<<
>>

Эмоционально-инструментальный тип социальной адаптации: «связь»

Первая значимая тематизация биографического повествования Саши[49] — эмоции и взаимопонимание в паре. Информант противопоставляет сообщество буддистов, «сангху», окружающим и отмечает, что условие разделения одного и того же мировоззрения является условием взаимопонимания, «поэтому пары складываются лучше всего, когда оба партнера буддисты».

Для информанта важна возможность осмысления взаимоотношений через призму буддийских понятий и категорий.

Следующая важная тема — это личный опыт. Здесь в повествовании информанта имплицитно появляется дихотомия опыт/вера и религии опыта/религии веры соответственно. Буддизм в представлении Саши уникален как религия опыта, религиозного опыта, переживаемого во время медитации и сохраняемого как личный опыт. Именно так категория личного опыта концептуализируется в доктрине Карма Кагью: «С применением правильных медитаций интеллектуальное понимание учения превращается в личный опыт» [URL: http://www.buddhism.ru/teachings/buddizm/]. От категории личного опыта информант переходит к тематизации буддийского ритуала медитации. «...связь есть, особенно когда ты практикуешь, когда ты делаешь Прибежище, ты представляешь не только себя». Мы попытаемся понять субъективный смысл, вкладываемый им в понятия «связи» и Прибежища (одна из основополагающих медитаций карма кагью — прим. И.В.). Мы можем предположить, что информант говорит о связи с другими людьми, которая возникает через опыт медитации. Необходимо отметить, что начало интервью характеризуется некоторыми недоговорённостями, паузами, информант не заканчивает мысль вслух. Возможно, у него нет ясного представления о том, какие именно смысловые части должны составить его биографию и этот отбор происходит в режиме реального времени интервью. Он ищет форму выражения осевой, организующей его повествование идеи. Саша продолжает тематизацию медитации Прибежище, задаваясь вопросом: «...в чём смысл этой медитации, в чём мы принимаем Прибежище.?» — или другими словами, на что мы можем опереться в жизни? Информант сообщает о попытках понять смысл этой ритуальной практики и апеллирует к знаниям, полученным от Оле Нидала, но не к своему представлению об этой медитации.

Таким образом, субъективно поставленный вопрос о смысле практики и, по сути, вопрос экзистенциальный пока остаётся без ответа.

Интересно, что проанализированные секвенции являются как бы вводной частью биографии сахалинца, это субъективная попытка рефлексии о своей биографии как некой целостности, о чём свидетельствуют его слова: «.я слышал много историй, как люди приходят к дхарме. Моя биография... многогранная, она показывала мне все грани непостоянства». Информант предпринимает, таким образом, попытки задать общий смысловую рамку своего повествования.

Рассказ непосредственно о жизненном пути информант начинает с семьи (1970-1974 гг.), которая одновременно обозначает и первый смысловой этап биографии. Информант родился в Южно-Сахалинске, в семье сахалинских корейцев. Необходимо заметить, что сахалинские корейцы представляют собой особую субэтническую группу, которая возникла в первой половине XX века, когда Корея была японской колонией (1910-1945 гг.) и южная часть острова Сахалин относилась к территории Японии. Японские колонизаторы перевезли корейцев с материка на остров с тем, чтобы использовать их как рабочую силу в рыбном промысле, лесной промышленности и шахтёрском деле. Кроме того, на острове были корейцы, добровольно мигрировавшие в поисках заработков. Долгое время сахалинские корейцы сохраняли свой язык, на острове действовали несколько корейских школ, издавались газеты на корейском языке, по сей день популярна корейская кухня [Ланьков, 2006]. Наш информант является потомком корейских мигрантов.

Повествование о семье он начинает со времени, когда поженились его родители (приблизительно 1968 г.) Саша подчёркивает, что в то время были сильны корейские традиции, согласно которым выбор брачного партнёра/партнёрши совершался родителями будущих супругов: «Сейчас уже всё другое, эти традиции отошли... выбор свой делают теперь сами, а раньше сильны были такие традиции». В браке его родителей не было взаимной любви. Мать любила другого человека и выходила замуж, будучи уже беременна от него старшим братом нашего информанта.

По этой причине отношения не ладились, отец «не мог ей простить... и они, конечно же, жили плохо из-за этого. Соответственно развелись». Информант сравнивает историю семьи с телесериалом, акцентируя таким образом, сложные, запутанные отношения между её членами. В эти отношения, как мы узнаём, оказалась вовлечена и бабушка, которая не любила отца сахалинца, вмешивалась в эти отношения и после развода родителей вырезала его изображение из всех фотографий. Отца в своём повествовании информант стремится представить как того, кто любит: «Мой отец любит мою маму... Отец любил меня.», — однако очевидно, что эта интенция вступает в противоречие с деструктивными действиями отца, как в случае матери: «Отец пил. Когда напивался, он бил маму... Он даже не столько её бил... Он хорошо зарабатывал», — так и в случае сына, как мы увидим далее.

После развода отец забирает сына себе. Это сложный момент распада семейных связей, отец оказывается как бы «вырезан» из семьи, как он был вырезан из семейной фотографии и то же самое происходит и с его сыном: «Отец любил меня, и он решил меня забрать. Я попал в детский дом». Портрет отца противоречив: он — тот, кто любит, но вместе с тем пьёт, не работает, не заботится о сыне и, в конце концов, отдаёт его в детский дом. Таким образом, в рассказе о семье информантом создаётся картина общего неблагополучия. Вместе с тем, этот подробный рассказ свидетельствует о важности семейных социальных связей и их характера для информанта. Так, понятие «связи» с другими людьми, обозначенное в начале нарратива, здесь предстаёт как «связь» с членами семьи, поэтому он начинает повествование с момента, когда эти социальные связи устанавливались, т.е. «когда мать с отцом поженились». Эти связи являются для информанта самым значимым аспектом семьи, так как никакие другие характеристики не отмечены: мы ничего не знаем ни о профессии, характере работы, интересах его родителей, нам известна только их этническая принадлежность и то, что его отец «хорошо зарабатывал ».

Следующий смысловой этап и тематизация в повествовании Саши — детский дом (1974­1977 гг.). Информант находится там в возрасте с 4-5 до 7 лет. «Они (родители — прим. И.В.) приходили ко мне. Насколько я себя помню, я не сознавал, что я не нужен. Когда они приходили, я радовался, и для меня не было большой истерикой, когда они уходили. Я уходил обратно к своим друзьям». Информант ретроспективно осмысливает свою отделённость от семьи и свою ненужность. Он замечает, что «чаще... отец приходил», мать остаётся как бы за кадром, отношения матери и ребёнка представляют фигуру умолчания. С разрушением семейных социальных связей возникают другие — отношения с друзьями, т.е. на этом этапе формируются социальные связи с сообществом сверстников.

Далее в нарративе Сашей тематизируется интернат, представляющий отдельный этап его биографии. В возрасте семи лет его перевозят на север Сахалина в «очень хороший» интернат. Когда ему исполнилось 10 лет за ним приехала мать, он рассказывает об этом следующее: «...приехала мама... Она захотела меня забрать, а я ни за что, в отказ, не захотел. Потом... я не осознавал тогда, может это была действительно скрытая обида... У корейцев вообще не принято бросать детей, вообще не принято. У корейцев же очень сильны традиции». Необходимо заметить, что уже в первых секвенциях нарратива имплицитно возникает дихотомичная категория оценки традиция/современность, которая разворачивается, наполняется аргументацией и фактами в течение всего биографического повествования. Традиции в понимании информанта — это нормы, регулирующие социальные отношения внутри в данном случае этнического сообщества корейцев. Традиция компенсирует в его нарративе то, что должно было быть в семье, но чего на самом деле не было. Другая дихотомичная пара, выступающая в качестве смысловой рамки и структурирующая повествование — связь и утрата связи или брошенность. Традиции устанавливают связи: по традиции родители поженились; следуя традиции, мать не должна была бросать ребенка.

Примечательно, что по отношению к фигуре отца информант занимает оправдательную позицию: отец — тот, кто «любил», «чаще приходил». Эту гипотезу подтверждает следующая секвенция, где образ отца/отчима ассоциируется с традицией семейных встреч: отчима «всегда... отцом называл», и на его юбилей «нужно, чтобы все были».

Поскольку информант отказался вернуться к матери его перевели в интернат в Южно- Сахалинске, чтобы мать могла его навещать. К тематизации интерната примыкает история о попытке побега. Ранее информант охарактеризовал интернат на севере Сахалина как «очень хороший», в последующих секвенциях раскрывается смысл этой положительной оценки: «Когда меня перевели в Сахалинск, я очень скучал по своему классу, по своим друзьям. В том интернате было больше тепла и меня так туда тянуло, что я решил добраться пешком». Рассказ полон мелких деталей, таких как: «ничего не ел эти два дня, пока шёл», «оторвалась подошва, и я подвязал её шнурком», «спал в путевых будках». Особое внимание уделено эпизоду с маленькой собачкой, которая «привязалась», «увязалась» и которую на одной из станций он кормил найденной тушёнкой, «выковыривая» её «гвоздиком из банки». Перед нами предстаёт картина одиночества брошенного ребёнка, стремящегося туда, где тепло, и только маленькая собачка становится его единственным спутником. «Ну, явная связь с этой собачкой... У меня нет сильной связи вообще с животными, но такие моменты были.». Итак, категория связи является ключевой в повествовании информанта, применяется им сначала к семье, потом имплицитно к сообществу сверстников и, наконец, к животным. Для подкрепления своей аргументации в следующей секвенции информант приводит эпизод из другого временного периода. Вместе с супругой на улице он нашёл щенка овчарки, больного чумкой. «Чумкой заболела, и её выбросили», — детёныш собаки оказывается тоже «брошен». Они пытаются его вылечить, но безуспешно: «Я не плакал, конечно, но очень расстроился». Судьба этой собаки в чём-то напоминает его собственную: она так же, как и он, оказалась «брошена», «выброшена», «не нужна».

Отдельный смысловой этап в биографии Саши — Долинск. «Там недалеко санаторий, я там отдыхал, нервы лечил потом. У меня на нервной почве, хотя я особо не нервничал, я тогда, наверное, просто не осознавал... Все четыре класса у меня устойчивый энурез». На этом этапе информантом тематизируется телесность через отсылку к болезни. Таким образом, общее неблагополучие социальных связей влечёт за собой неблагополучное физическое состояние, недуг. Через рассказ болезнь нормализуется, находит логическое объяснение и оправдание как факт биографии, осознанный и таким образом легитимированный. Характерно его замечание о неосознанности переживаемого, которое лейтмотивом проходит через его повествование: он «не осознавал, что не нужен»; не осознавал, что «была... скрытая обида» на мать; не осознавал, что нервничал. Неосознанность происходящего имплицитно контрастируется с осознанностью восприятия с современной позиции информанта. Ценностно-нормативная система буддизма становится средством для осмысления взаимосвязей с людьми: семьёй, сверстниками, друзьями. Эмоционально травматичный опыт ненужности, невключённости в желаемый мир социальных взаимодействий становится легитимным в том смысле, что он может быть отрефлексирован как «личный опыт», который демонстрирует ему «все грани непостоянства».

Следующий смысловой этап биографии Саши мы обозначим «дома» (1981-1984 гг.). Здесь он возвращается к тематизации семьи. За информантом в интернат приходит мать со старшим сыном. Он рассказывает об этом следующее: «Она пришла и привела с собой брата. Я думал: «Что за девочка?» А потом, когда заговорил, понял, что это мальчик. Как заученный урок: «Женя, пойдём жить к нам». Я такой подумал, подумал: «Ну ладно». Попытка забрать ребёнка из интерната повторяется, однако на этот раз завершается успешно. Первый раз мать приходила одна, и хотя информант «не осознавал», но с его слов «скрытая обида» на мать стала причиной его отказа ехать домой. Второй раз его старший брат, разница с которым полтора года, а значит сверстник, был тем, кто позвал его жить домой. И хотя сейчас информант понимает, что это была хитрость матери, тогда она удалась. Значимым другим для информанта выступает фигура сверстника.

Три-четыре года информант живёт дома с матерью, отчимом и старшим братом. Хотя он не сообщает об отчиме каких-либо фактов, мы можем предположить, что это тот самый «любимый человек» матери, отец её первого сына. Свои отношения с матерью сахалинец характеризует следующим образом: «...связь с матерью была не особая, ну т.е. особая (усмехается)...» — «С отцом сильнее?» — «Сила связи же не только положительными эмоциями определяется... Я с матерью довольно часто и ругался...» Вопрос о связи с отцом остаётся без ответа. Отметим, что к фигуре отца в своём повествовании информант более не возвращается, отец выпадает из структуры семейных связей. Сложные отношения с матерью информант объясняет применением телесных наказаний: «...они (мать и отчим — прим. И.В.) не гнушались телесными наказаниями, а для меня это было шоком. Меня никто никогда.». Пассажи об отношениях с матерью характеризуются недоговорённостью, паузами, фрагментацией повествования, что, с нашей точки зрения, является нарративным решением донесения эмоционально травматичного опыта. Информант сообщает, что часто убегал из дома и первый побег совершил из-за брата, сказавшего ему: «Ты не родной сын». Эта фраза из уст сверстника обострила и без того остро эмоционально переживаемое неблагополучие семейных уз и в то же время как бы обозначила его отделённость от семьи.

Информант описывает обстановку квартиры, где они жили, это описание свидетельствует о том, что семья жила достаточно бедно: «Мы жили еще в бараке. Ну это были не совсем настоящие такие бараки... У нас была однокомнатная квартира - кухня и комната.

На кухне стояла печка обычная кирпичная, был диван. Потом мы еще одну комнату сделали, пробили стену». Затем он обращается к фигуре отчима и наделяет его такими чертами как «хороший», «спокойный», «не лидер». «...и мне, я считаю, некоторые его качества передались... Я всегда называл его отцом... для меня было барьером произнести слово «мама». Отчим выступает образцом гендерной идентификации для информанта, он заменяет ему отца, вырезанного из фотографий и исчезнувшего из семьи навсегда. Из этой секвенции мы можем заключить, что фигура матери была доминантной в семейных отношениях, поэтому для информанта «не лидер» — это приемлемое качество мужчины, если это способствует устойчивости социальных связей в семье или, по словам информанта, «гармонии». Однако существующие «барьеры» и семейное прошлое («скрытая обида») в субъективном смысловом горизонте информанта делают эту гармонию невозможной.

В следующей секвенции информант снова обращается к корейским традициям: хлеб с маслом и сахаром на праздник. Неблагополучное детство, фрагментарная социализация (по сути, первичной группой для него становится сообщество сверстников со сходной социальной судьбой) приводит к затруднённой социальной и личностной идентификации, что компенсируется информантом через отсылку к этнической идентичности корейца и корейским традициям.

Следующий смысловой этап биографического повествования информанта обозначим «училище» (1984-1987 гг.). Информантом тематизируется учёба в шахтерском поселке Быков. Из-за сложных отношений с матерью он решает уехать учиться в другой населённый пункт. «.там высокий достаточно уровень образования, потому что надо работать с электрооборудованием, схемы надо было читать. Я диплом защитил хорошо. ...настолько блестяще, что там все просто офигели». Информант впервые за всё повествование переносит своё внимание с внутрисемейных отношений на учёбу, её содержание и, что важно, его успехи. Эта секвенция призвана продемонстрировать достижительность и высокую социальную оценку. В контексте предшествующего повествования, несомненно, что именно социальная оценка является для него более значимой.

К тематизации училища примыкает история о судимости информанта. Рассказ о ней он предваряет комментарием: «В этом училище, там и наркоманы и кого я только не видел... из всего вот этого я , можно сказать, достойно вышел. По большому счёту, кому расскажи, так вообще, я вспоминаю, как будто не со мной происходило. Это очередное доказательство того, что всё настолько иллюзорно, мы сами придаём значимость каким-либо вещам». Судимость — это пятно в биографии информанта, она не может быть оправдана с точки зрения этнических норм, поэтому здесь он отсылает нас к буддийской идее иллюзорности мира, которая здесь предстаёт как относительность значимости событий. Он стремится нормализовать этот факт своей биографии, сделать его легитимным в контексте биографического повествования. Он рассказывает о налётах на дачи, которые они совершали со сверстниками в зимнее время и об ограблении склада, где работала его мать. Очевидно, что давняя «скрытая обида» побудила его стать идейным вдохновителем этого ограбления. В результате он попадает в тюрьму для малолетних преступников, где остаётся на время следствия и суда и затем получает срок условно. О месте своего пребывания он сообщает: «...самое страшное, что там очень много брошенных детей, просто малыши, брошенные дети, дети алкоголиков, просто такой кошмар». Утрата социальных связей с семьёй — это «самое страшное», что может быть. Дуальная категория связь/утрата связи (брошенность) снова возникает в его повествовании.

Другая тематизация, которая появилась в связи с рассказом о тюрьме — драки. Он сообщает о том, что его подстрекали на драку, о своей смелости и о том, что в итоге драка не состоялась. За этим следует рассказ об эпизоде драки в школе, из которой он вышел победителем. «...я никогда не отказывал, никогда не отступал в драке... Та среда, в которой я вырос, если ты показываешь трусость, слабодушие, то тебя съедят просто. Поэтому даже если страшно, всё равно дерись. Поэтому даже когда я понимал, что превосходство явное — я дрался. Упадёшь — упасть в драке не позорно». Этот эпизод демонстрирует ценности сообщества сверстников, в которых рос информант. Быть смелым — моральная максима молодёжной юношеской среды. Значимым следствием победы в драке для информанта является положительная социальная оценка: «Авторитет поднялся просто! ...все говорили, что я молодец и брат тоже».

Отдельный смысловой этап в биографии Саши — прохождение производственной практики в посёлке Синегорск в 17-18 лет (1987-1988 гг.). Он не раскрывает содержание этого этапа, его упоминание определяется нормативной структурой биографического повествования. Следующий этап — армия (1989-1991 гг.). Информант служит в строевом батальоне электриком и увольняется на месяц раньше за выполнения работ по дереву для военного кабинета МВД. В целом он положительно оценивает это этап своей биографии: «В общем, отслужил я там... Всё хорошо». На этом этапе он снова возвращается к тематизации училища, снова отмечает, что училище в посёлке Быков считалось лучшим, там у него также был опыт работы по дереву. Таким образом, он гордится тем, что учился в одном из лучших училищ и с успехом защитил диплом по специальности, приобрёл профессиональные навыки.

Информант возвращается из армии в 1990 году и пытается устроиться на работу. Время после армии образует отдельный смысловой этап. Примечательно, что информант никак не соотносит свою жизнь с теми историческими, социально-экономическими и культурными изменениями, которые происходят в стране: перестройка, распад Советского Союза, ликвидация системы советских политических институтов. Попытки устроиться на работу и найти жильё, чтобы не жить с матерью, оказываются неудачными: «Я поехал в Синегорск. Устроился. И общага там предоставлялась. Я походил, посмотрел и чего-то уехал. Поехал домой. Один раз устроился на рыбзавод и мне там не понравился, начальник был идиотский». Хотя информант не объясняет причины, по которым его не устраивала работа по специальности (подземный электрослесарь) в Синегорске, мы можем предположить, что они сопряжены с бесперспективностью развития угледобывающей промышленности на Сахалине на тот момент, что, вероятно, нашло отражение на условиях работы и заработной плате. На рубеже ’80-’90-х гг. экономика Сахалина вступила в полосу острого кризиса. В упадок приходила угледобывающая отрасль, составляющая основу энергетической базы острова. К концу 1980-х гг. стало очевидно, что запасы угля будут истощены к 2000 году, а на разработку нового месторождения не было финансовых средств. Спад произошёл и в других промышленных сферах, таких как рыбная и лесная, газовая и нефтяная, т.е. охватил все стратегические области индустрии Сахалина [Высоков, Электронный ресурс]. На этом этапе информант знакомится с супругой, и они уже вместе «думают, где» ему устроиться. Заметим, что самому факту знакомства, информант не уделяет какого-либо внимания.

Интервьюер задаёт уточняющий вопрос о времени знакомства, ответ открывается тематизацией восточных единоборств. Мы узнаём, что с восьмого класса информант занимается каратэ и таэквондо. Сначала по запрещённым книгам вместе с другом[50], после снятия запрета — в спортивных клубах. С супругой он знакомится на тренировке. «У нас была традиция: после тренировок мы провожали друг друга, по выходным собирались. Причём мы все безумно любили тренеров своих. Наверное, нигде такой теплоты не встречали, и там были хорошие результаты». В данной секвенции мы снова встречаем категорию традиции, понимаемую информантом как норма, которая регулирует социальные отношения и поддерживает социальные связи. В переходном обществе происходит распад и ослабление человеческих связей, нормативный порядок становится неочевидным, идентификация затруднена, она не является само собой разумеющейся, а требует от субъекта инициативы. В таких условиях возрастает зависимость человека от социальной среды, она приобретает непосредственный, межличностный характер и выражается как зависимость от лидера группы и её членов [Наумова, 2006, С. 142]. Происходит поиск взаимосвязей на основе общности интересов. Для сахалинца и его супруги той самой группой, которая обеспечивает принадлежность к желаемому социальному миру, становится спортивная секция. Если ранее в качестве ресурса ценностно-нормативной регламентации социальных взаимодействии и идентификации он обращался к этнической, символической идентичности («у корейцев принято», «корейские традиции»), то теперь (в 1990-е гг. — прим. И.В.), когда эти «традиции отошли в прошлое» необходимо найти свою собственную традицию, способ нормативной регламентации эмоциональных взаимоотношений. В спортивной группе появляется своя собственная традиция, информант ассоциирует её с теплотой общения и как следствие хорошими спортивными результатами. К тематизации восточных единоборств примыкает тема поиска. «...дело доходило просто до физической муштры. Я никогда не мог найти полного удовлетворения от тренировок. Я не мог найти то, что искал. А искал я... Я фильмы смотрел с интересом о шаолиньских мастерах, кто достигал результатов не только за счёт физических тренировок, но и за счёт духовного самоусовершенствования. Для меня это, конечно, абстрактно было, но я чувствовал, что это имеет место быть». Эта секвенция отчасти противоречит предшествующим словам сахалинца: с одной стороны, хорошие спортивные результаты; с другой стороны, неудовлетворённость тренировками как простой физической муштрой. Это противоречие можно объяснить несовпадением нормативно требуемой тематизации духовного поиска в биографии буддиста и субъективной тематизации поиска в биографии сахалинца как поиска тепла общения и устойчивых социальных связей. Информант ретроспективно пытается отрефлексировать, какие факты его биографии могут быть представлены для аргументации темы духовного поиска.

Далее тематизируется работа в пожарной части, обозначающая отдельный смысловой этап, который мы назвали словами сахалинца «пожарка» (1992-1994 гг.). Супруга помогает ему устроиться на эту работу, в то же время у них появляется ребёнок. Отметим, что в целом, фигура жены представляет собой фигуру умолчания. Факты личной семейной жизни замалчиваются информантом и сообщаются лишь настолько, насколько необходимо, чтобы сохранить логику биографического рассказа. С появлением собственной семьи тематизация семейных отношений более не возникает в повествовании информанта. Супруга на 17 лет старше информанта и от предыдущего брака у неё есть ребёнок. Мы можем предположить, что во многом пассажи в предшествующей части интервью, в которых информант тематизирует эмоции и взаимоотношения в паре являются попыткой осмысления опыта супружеских отношений (негативные эмоции как очищение, лидерские качества партнёрши). Брак с женщиной намного старше него — это попытка компенсации того материнского внимания и заботы, которые не были получены в детстве, попытка, завершившаяся разводом. Травматичный эмоциональный опыт личных семейных отношений информант оставляет за кадром.

Работа в пожарной части нравится Саше. Он работает там два года и параллельно занимается таэквондо. На работе он узнаёт о спортивном клубе «Белый лотос» и вскоре начинает его посещать вместе с супругой, что происходит на волне либерализации и плюрализации религиозной жизни России. Тематизация спортивного клуба составляет отдельный смысловой этап биографии информанта, который мы так и обозначим «Белый лотос»[51] (1993-1995гг.). «...там такие тренировки: можешь ты, не можешь, — делай. И тут я просто влюбился в этот.., ...так я над своим телом никогда не измывался. Я понял, что это инструмент и у него нет предела... На самом деле пределов не существует, люди сами себе их ставят. Пределы в уме». Смысл этой секвенции заключается в осознании расширения своих возможностей, что нашло выражение в улучшении физических результатов за счёт морального императива «пределов не существует».

На этом этапе информант занимается торговлей, а это 1993-1995 гг. «потому что у корейцев принято зарабатывать». Заметим, что тематизируя училище, информант высказывал чувство гордости своими успехами, полученной профессией, однако после армии он так и не устроился работать по специальности. Очевидно, что сложное время перехода к новым рыночным отношениям, упадка и реорганизации многих государственных предприятий, скорее всего, и стали, причиной помешавшей работать по специальности. Но в этой новой, изменившейся реальности, в которой прежнее разрушено, а новое ещё не сложилось, информант продолжает ориентироваться на этнические традиции корейцев — занялся торговлей, «потому что принято зарабатывать».

В спортивном клубе сахалинец узнаёт о буддийской школе Карма Кагью. Тренер «Белого лотоса» использовал одну из медитаций кагью на тренировках, что в понимании информанта было призвано составить духовную основу физических упражнений. В целом он оценивает это этап своей биографии следующим образом: «В принципе, всё позитивно — братья, сёстры». Таким образом, мы видим, что в спортивном клубе использовалась имитация семейных связей, т.е. практиковался общинно-семейный тип социальной организации, что подтверждает нашу гипотезу о потребности информанта в идентификации с группой, что является его «ответом» на дезинтегрированность и аномичность социального порядка. Кроме того, информант замечает: «А сколько раз этот клуб топило... Я всё бегал, прочищал», — востребованность, нужность Саши, и имитация семейных отношений привлекали его в «Белом лотосе». Таким образом, хотя сам информант на первый план выводит идеологическую составляющую этой религиозной организации, его повествование свидетельствует о важности для него тех социальных связей, которые установились в спортивной группе.

В следующей секвенции тематизируется переезд в Петербург в 1995 году, открывающий новый смысловой этап в рассказе биографанта, который мы обозначим «Питер» (1995-по наст время). «Я теперь понимаю, что приехал сюда, чтобы стать буддистом. У меня было какое- то внутреннее смятение. Мне казалось, что что-то всё не так. Вроде бы есть друзья, вроде бы есть работа, машина есть, дома, правда, было паршиво, но у меня всегда...» Итак, информант пытается объяснить, найти причину переезда. Если более детально рассмотреть приводимый информантом ряд, то становится ясно, почему «не так»: друзья — адепты организации «Белый лотос», работа — не по специальности, дома — «паршиво». Середина 1990-х — это время затяжного экономического кризиса, значительного падения уровня жизни населения России, разгула преступности, духовного вакуума. «Что-то всё не так» — мы можем предположить, что это и субъективное переживание общей атмосферы неблагополучия в стране, отсутствие чувства онтологической безопасности, неуверенность в завтрашнем дне. Это негативная эмоциональная реакция на ситуацию социального стресса, которую мы идентифицируем как кризис. Вторая, личная причина, уходит в сферу замалчивания. Исходя из предшествующего повествования и оборванной фразе о доме, очевидно, что между супругами нет той «гармонии», которая должна быть в его представлении. Переезд — это всегда в некотором роде попытка начать новую жизнь, улучшить социально-экономическое положение, начать новый этап в семейных отношениях и др. Ретроспективно это событие получает оценку уже с позиций новой буддийской идентичности сахалинца: «Я теперь понимаю, что приехал сюда, чтобы стать буддистом». Почему информант именно в таком ключе переосмысливает коренное изменение в течении своей жизни? Мы можем предположить, что желаемые и ожидаемые перемены не произошли со сменой места жительства, а потому и смысл и цель переезда ретроспективно модифицируются рассказчиком.

В Петербурге семья Саши пытается приобрести комнату, но терпит неудачу («агентство всё тянуло»), обращается в местный филиал «Белого лотоса» за помощью и при его содействии всё-таки покупает жильё. Вспомним замечание информанта о том, что «Белый лотос» — «полумафиозная организация», что свидетельствует о том, что защита интересов членов группы может осуществляться внеинституциональными средствами, с помощью силы. Таким образом, не только социальное взаимодействие, но и взаимопомощь (пусть и такими средствами) являются предметом заинтересованности информанта.

В клубе Саша с супругой узнают телефон карма кагью и начинают посещать буддийский центр. Через посещение религиозной группы семейная пара обретает включённость в желаемый социальный мир, в систему социальных взаимодействий, имеющую определённый, регламентированный порядок, ориентирующийся на ценности буддийской общины.

Следующий смысловой этап в повествовании информанта можно обозначить его словами «Вверглись в сансару». Сансара в буддийской картине мира — это круг страданий, ассоциируемый с жизнью всех существ, постоянным переживанием различных желаний и неспособностью их полностью удовлетворить. Этот этап сопрягается у информанта с двумя годами жизни, во время которых он не посещал буддийский центр, а занимался исключительно семьёй и различными подработками. «Было какое-то беспокоящее состояние, такое сансарическое. Тебе не хочется никуда идти, ум начинает костенеть... Когда ты находишь прибежище в сансаре, то тебе очень трудно потом из него выйти, потому что оно вязкое. Когда наступают моменты проблеска, ты должен их использовать, чтобы из него выйти. Когда ты что-то делаешь для дхармы, то ты закладываешь привычки, хорошие привычки, просветляющий настрой на дхарму...» Сансара, осмысливаемая информантом как мир повседневной жизни, противопоставляется дхарме, учению Будды; сансарические привычки — хорошим привычкам, которые заключаются в практике буддизма и, таким образом, первые приобретают негативную коннотацию. Информант возвращается к тематизации начала интервью — медитация «Принятие Прибежище» и субъективно поставленному через эту тематизацию вопрос, на что мы можем опереться в этой жизни. «После того, как я посвятил какой-то период работе над дхармой, я наработал установку. И теперь сравнивая это время с тем вязким периодом, я думаю, что мне сейчас пойти в центр и помедитировать и для меня это важно, там больше теплоты. Лучше я в два раза меньше буду медитировать дома, но я лучше буду в центр ходить медитировать и общаться с друзьями. Потому что мы принимаем прибежище не только в себе, ну в своём уме, но и в сангхе...» В данной секвенции информант подводит итоги своего биографического проекта и отвечает на вопрос, поставленный им самим в начале нарратива: Мы не можем опереться на нашу обычную, повседневную жизнь — дом, семью, работу; биография, возвращаясь к его словам начала интервью, «показала ему все грани непостоянства». Поэтому эта жизнь уравнивается с сансарой и противопоставляется жизни в общине буддистов («сангхе») и практике буддийской медитации, которые обретают сакральное значение для информанта. Почему возникает такое противопоставление? Потому что в мире повседневности больше нет свода правил, регулирующего социальные отношения, корейские традиции «отошли в прошлое» с переходом к новой рыночной реальности, произошло разрушение нормативного порядка социальных взаимодействий. Как следствие, возникает настоятельная необходимость найти новые «традиции», правила, регулирующие важные эмоциональные отношения между людьми. Саша находит их в общине Карма Кагью. Данный пассаж свидетельствует об объективном религиозном участии, ориентированности информанта на систему солидарности религиозной общины Карма Кагью и её ценностно-нормативный порядок.

«...с Оле я чувствую связь, я считаю его своим учителем. Естественно, что у меня как и у всякого человека есть традиционные представления о традиционном ламе в монашеской одежде, о том, чтобы отвлечься о мирского и идти к просветлению... Но это в силу консервативных традиционных представлений о буддизме. Но когда ты переживаешь этот личный опыт, ты понимаешь, что кагью, это не монашеская вещь». В заключительных секвенциях нарратива информант возвращается тематизации буддизма как религии опыта, противопоставляет буддизм карма кагью традиционной форме буддизма и монашескому образу жизни, что свидетельствует о влиянии культурной политики карм кагью на процесс конверсии. Ключевой характеристикой буддизма Карма Кагью для Саши является личный опыт, который в разрезе всего биографического повествования наряду с ритуальным приобретает и ещё одно измерение — это личный опыт эмоционального переживания социальных связей. Итак, смысловой круг замкнулся, биографант вернулся к темам, с которых начинал рассказ и в завершении ответил на поставленный им самим экзистенциальный вопрос: как быть?

Необходимо отметить, что приехав в Петербург, информант работал у брата жены в фирме водителем и продавцом, затем устроился на работу к одному из буддистов, потом год жил и занимался строительством медитационного центра в Карелии: «Тогда был пик моей популярности в центре, все звонили мне. Я перевёз много людей с одного места жительства на другое». На момент интервью, он расстался с супругой и живёт с девушкой, буддисткой в её комнате в коммунальной квартире. Таким образом, мы можем заключить, что взаимодействие информанта с общиной характеризуется инструментальной направленностью ввиду присутствия элемента абсолютной депривации. Он привлекает ресурсы общины для нахождения работы с целью заработка и жилья.

Итак, мы подведём итоги понимающего прочтения биографического интервью с Сашей. Весь нарратив информанта заключён в единый религиозно-символический фрейм, который определяется вопросом о смысле основополагающей медитации общины карма кагью «Принятие Прибежища». Субъективно этот вопрос реинтерпретируется биографантом следующим образом: на какие социальные связи мы можем опереться в жизни, в чём мы «принимаем Прибежище»? Категория «связи» между людьми является центральной религиозно-символической категорией в его биографическом рассказе, через неё осуществляется включение в социальное время. «Связь» — дискурсивный символ «практического» буддизма карма кагью, который доктринально трактуется как взаимоотношения между людьми, обусловленные их кармой (прошлыми действиями — прим. И.В.) В биографии Саши категория «связи» обретает субъективное наполнение: жизненный путь концептуализируется как переживание «непостоянства» социальных связей, опыт эмоционально травматичный, который может быть осмыслен посредством новой символической системы, «религии опыта» как «личный опыт».

Биографант осмысливает те связи, которые имели место быть в его жизни, их природу и способ нормативной регламентации. Родственные связи, связи с членами семьи предстают как сложные взаимоотношения между его родителями, бабушкой, отцом первого ребенка его матери. Нормами, устанавливающими эти связи, выступают этнические традиции. Традиции в понимании информанта — это правила, регулирующие взаимоотношения между людьми: по традиции его родители поженились («у корейцев традиционно было принято, что... женят родители»); следуя традиции, мать не должна была его оставлять («у корейцев... не принято бросать детей»). Традиция компенсирует в его нарративе то, что должно было быть в семье, но чего на самом деле не было. Другой мир взаимоотношений — это мир сверстников, который он представляет как пространство выживания: «Та среда, в которой я вырос, если ты показываешь трусость, слабодушие, то тебя съедят просто. Поэтому даже если страшно, всё равно дерись. ... Упадёшь — упасть в драке не позорно».

В 1990-е гг. происходит распад той системы взаимоотношений, которая существовала в рамках советского ценностно-нормативного порядка. Возникает потребность новой идентификации, нахождения небольшого, но своего, близкого и понятного социального микромира. Такой общностью для информанта становится спортивная группа. Очевидна и попытка найти свои собственные традиции: «У нас была традиция: после тренировок мы провожали друг друга, по выходным собирались. ...Наверное, нигде такой теплоты не встречали, и там были хорошие результаты». Однако идентификация на основе общности интересов в спортивной группе слишком узкая, она не обеспечивает той включённости в более широкие символические общности, т.е. не даёт ощущение интегрированности в социальный порядок, поэтому и на этом этапе информант снова обращается к этнической идентификации: он занялся бизнесом, так как «у корейцев принято зарабатывать». Этническая идентичность в смысле включения в социальное время оказывается более выгодной, чем идентичность гражданская (советский человек), так как она сохраняет свою актуальность и с распадом советского государства. Но на деле этнические традиции корейцев утратили свою силу с переходом к рыночной системе: «сейчасуже всё другое, эти традиции отошли.». Кроме того, следует отметить, что сахалинский кореец — это общинная диаспорная идентичность, определяемая регионом проживания (Сахалинская область РФ) и позиционированием относительно других корейских диаспор (российских и азиатских корейцев) [Ли, 2013]. С переездом на материк, в Петербург возникает настоятельная необходимость найти новый свод правил, который бы регулировал социальные взаимодействия, определял их ценностно­нормативную основу и был способен заменить традицию. Такой основой становится нормативная система буддийской общины карма кагью, которая подразумевает ориентацию на еще более инклюзивную форму солидарности, складывающуюся поверх этнических, социально-демографических, территориальных характеристик субъектов. Нормативный регламент социального взаимодействия, «связей» между людьми — «просветлённый настрой на дхарму» (доктрину карма кагью — прим. И.В.). Так, основным следствием религиозной конверсии для Саши становится эмоциональная рационализация биографического опыта.

Значимыми структурными условиями смены ценностных ориентаций являются социальные смещения в сферах культуры и экономики. Аномичность и дезинтегрированность социального порядка, распад человеческих взаимодействий делают идентификацию с группой необходимой для укрепления внутренних и внешних позиций субъекта, поэтому информант и его супруга посещают различные сообщества: спортивную секцию, потом клуб «Белый лотос» и, наконец, буддийскую общину карма кагью. Идентификация с группой и взаимодействие с её членами обеспечивают включённость в желаемый социальный мир и определяют порядок отношений с людьми. Субъективной реакцией на социальную ситуацию 1990-х становится переживание негативного эмоционального состояния, которое мы квалифицируем как кризис: «У меня было какое-то внутреннее смятение. Мне казалось, что что-то всё не так». Элемент социального механизма религиозной конверсии, который становится значимым в процессе конверсии — абсолютная депривация. Через общину Карма Кагью информант находит работу и жильё, что определяет инструментальный характер взаимодействия с религиозным сообществом. Жизненный путь Саши представлен как поиск тепла, устойчивых социальных связей и свода правил, которые регулируют эмоциональные отношения, «связи» между людьми. Нормативный порядок социального взаимодействия определяет уже не традиция, а «установка» буддийской общины — «просветлённый настрой на дхарму»: «...пойти в центр и помедитировать ... для меня это важно, там больше теплоты. Лучше я в два раза меньше буду медитировать дома, но я лучше буду в центр ходить медитировать и общаться с друзьями, потому что мы принимаем прибежище не только в себе, ну в своём уме, но и в сангхе...» Ориентация информанта на систему солидарности религиозной общины карма кагью и её ценностно-нормативный порядок свидетельствуют об объективном религиозном участии. Дихотомия традиция/современность накладывается и на буддизм в целом: традиционный («монашеский») буддизм и современный («практический») буддизм Оле Нидала. Традиционный буддизм не отвечает динамичной современности, практический буддизм даёт возможность осмысления того опыта, который мы получаем, «личного опыта», опыта эмоционального переживания социальных связей уже на новой ценностно-нормативной основе. Итак, тип конверсии Саши мы квалифицируем как эмоционально-инструментальный. Основными субъектными элементами социального механизма религиозной конверсии являются кризис, абсолютная депривация и объективное религиозное участие.

<< | >>
Источник: Исаева Валентина Борисовна. Социальный механизм религиозной конверсии: на примере петербургской буддийской мирской общины Карма Кагью. Диссертация, СПбГУ.. 2014

Еще по теме Эмоционально-инструментальный тип социальной адаптации: «связь»:

  1. Малов Егор Андреевич. ФЕНОМЕН СОЦИАЛЬНЫХ СЕТЕЙ: АКТОРНО-СЕТЕВОЙ КОНТЕКСТ, ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ. Диссертация, СПбГУ., 2014
  2. Чернега Артем Андреевич. СОЦИАЛЬНОЕ КОНСТРУИРОВАНИЕ ТУРИСТИЧЕСКИХ ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТЕЙ КАК ФАКТОР РАЗВИТИЯ МАЛЫХ ГОРОДОВ РОССИИ. Диссертация на соискание ученой степени, 2016
  3. Сунарчина Мунира Мунировна. СОВРЕМЕННЫЕ ПРОФСОЮЗЫ В СИСТЕМЕ СОЦИАЛЬНОЙ ЗАЩИТЫ РАБОТНИКОВ (на примере Республики Башкортостан). Диссертация. СПбГУ., 2015
  4. Маркович Вадим Александрович. СОЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ДЕТЕРМИНАНТЫ УСПЕШНОСТИ ОБУЧЕНИЯ ПЕРЕГОВОРЩИКОВ. Диссертация, СПбГУ., 2015
  5. Исаева Валентина Борисовна. Социальный механизм религиозной конверсии: на примере петербургской буддийской мирской общины Карма Кагью. Диссертация, СПбГУ., 2014
  6. Статья 14. Государство регулирует отношения между социальными, национальными и другими общностями на основе принципов равенства перед законом, уважения их прав и интересов.
  7. Статья 1. Республика Беларусь - унитарное демократическое социальное правовое государство.
  8. ЧЕЛЕНКОВА ИНЕССА ЮРЬЕВНА. КОРПОРАТИВНОЕ УПРАВЛЕНИЕ КАК СИСТЕМА СОЦИАЛЬНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ. Диссертация, СПбГУ., 2014
  9. Наймушина Анна Николаевна. Диффузия культуры как предмет социально-философского исследования (на примере диффузии Анимэ в России). Диссертация. ИГТУ им. М.Т. Калашникова, 2015
  10. Статья 47. Гражданам Республики Беларусь гарантируется право на социальное обеспечение в старости, в случае болезни, инвалидности, утраты трудоспособности, потери кормильца и в других случаях, предусмотренных законом.
  11. Маевская Анна Юрьевна. Глянцевый журнал в условиях глобализации массмедиа (российская практика). Диссертация, СПбГУ., 2015
  12. Статья 4. Демократия в Республике Беларусь осуществляется на основе многообразия политических институтов, идеологий и мнений.
  13. Большаков Г. А.. Кризис этнической идентичности и массовая миграция в странах Скандинавии: Норвегия, Дания, Швеция. Диссертация на соискание учёной степени кандидата политических наук, 2014
  14. Карцева А.А.. МЕЖКУЛЬТУРНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ И ТУРИЗМ КАК МЕХАНИЗМЫ СОВРЕМЕННЫХ СОЦИОКУЛЬТУРНЫХ ТРАНСФОРМАЦИЙ. Диссертация., 2015
  15. Извеков Аркадий Игоревич. ИНТРОЕКЦИЯ ПРОТИВОРЕЧИЙ КРИЗИСА КУЛЬТУРЫ В СТРУКТУРУ ЛИЧНОСТИ. Диссертация, 2015
  16. Статья 121. К исключительной компетенции местных Советов депутатов относятся:
  17. Статья 13. Собственность может быть государственной и частной.
  18. Статья 48. Граждане Республики Беларусь имеют право на жилище.
  19. Статья 5. Политические партии, другие общественные объединения, действуя в рамках Конституции и законов Республики Беларусь, содействуют выявлению и выражению политической воли граждан, участвуют в выборах.
  20. Панкратова Лилия Сергеевна. ФОРМИРОВАНИЕ СЕКСУАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ МОЛОДЕЖИ В СОВРЕМЕННОМ РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕ. Диссертация. СПбГУ,, 2015