СОВРЕМЕННЫЕ НОМОТЕТИЧЕСКИЕ ПОДХОДЫ К АНАЛИЗУ ДИНАМИКИ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ. «ПЕРЕОЯІЕИТАЦИЯ» ИЛИ «ОРИЕНТАЛИЗАЦИЯ» СОВРЕМЕННОГО ИСТОРИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ.

Е. Г. МАРГАРЯН

(Российско-Армянский университет)

Аннотация

В статье рассматриваются основные тенденции развития одного из перспективных направ­лений современной историографии – мир-системного анализа, разбираются современные номотетические подходы к анализу исторической динамики, стремящейся описать весь мир в целом.

Ключевые слова: постколониальная критика, макросоциология, оксидентоцентризм, ориентоцентризм, переориентация, мир-система, мир-экономика, Передняя Азия.

Abstract

Modernnomotheticapproaches in the analysis of the dynamics of world history. ”ReORIENTalization” or “orientalization«»” of modernhistorical consciousness.

The article examines the main trends in the development of one of the promising areas of mod­ern historiography – the world-system analysis; examines modern nomothetic approaches to the analysis of historical trends, approaches that seek to describe the world as a whole.

Keywords: postcolonial criticism, macrosociology, occidentocentrism, orientocentrism, reorienta­tion, world-system, world-economy, Southwest Asia.

Ամփոփում

Հոդվածում դիտարկվում են ժամանակակից պատմագիտության մեջ թերևս ամենահեռա- նկարային մեթոդի՝ աշխարհ-համակարգային վերլուծության զարգացման հիմնական մի­տումները, քննության են առնված արդի նոմոթետիկ մոտեցումները, որոնց նպատակն է նո­րովի վերլուծել պատմական դինամիկան, աշխարհը նկարագրել իր ամբողջության մեջ։

Հիմսաբաոեր.

Официальная история, изложенная на страницах школьных учебников, энциклопе­дий, университетских и академических изда­ний, отображает преимущественно события древней истории Греции, Рима, Средневеко­вой, Новой и Новейшей Европы. Чуть больше повезло Древнему Египту, Месопотамии, Ви­зантии и Арабскому халифату. Остальные на­роды Азии, Африки и Америки, как правило, выпадали и выпадают из поля зрения исто­риков (за исключением узкой группы специа­листов), как будто этих стран и регионов не существовало, до тех пор пока они не вошли в соприкосновение с Западной цивилизацией и не испытали на себе ее благотворного влия­ния. Американский историк Эрик Вульф оха­рактеризовал эту ситуацию так: «Европа и народы без истории»^[3]. В большинстве учеб­ников и научных исследований восточные народы и страны, несмотря на свою древнюю

историю, представляются отсталыми и кос­ными, отвергающими несомые европейцами блага цивилизации и прогресса, а эпохи, предшествующие появлению европейцев, оказываются сплошным белым пятном.

Тот же подход доминировал и в офи­циальной советской историографии. В боль­шинстве учебников история древних народов СССР представлялась как пребывание в не­коем летаргическом состоянии, в ожидании, когда придут русские и, пробудив их от мно­говековой спячки, включат в свою империю, приобщив к высокой русской культуре и опо­средованно к западной культуре и западным ценностям. Главное же событие, согласно со­ветской историографии, для народов империи было впереди: после большевистской рево­люции 1917-го был установлен советский строй, что позволило народам империи, вслед за русскими, дружно двинуться на штурм «зияющих высот» коммунизма. Что касается предшествующей упомянутым эпо­хальным событиям истории некоторых наро­дов, со временем она стала представляться хотя и очень древней, но не продуктивной и, по сути, тупиковой. Таким образом, продви­жение России за свои естественные пределы в официальной историографии представля­лось не колонизацией или империалисти­ческой экспансией, а своего рода высокой миссией, в духе провиденциалистской теории Третьего Рима.

И все же это не означает, что на Западе или в России совсем не было интереса к Вос­току. Отнюдь, интерес был, причем двусло­жный - онтологический и практический, на основе этого двуединого интереса со време­нем сформировалось два типа ориентализма - академический и политический^[4]. Безуслов­но, говорить о том или ином виде ориента­лизма в чистом виде не приходится, границы между ними размыты. Академические изыс­кания о Востоке имеют безусловное приклад­ное значение, и наоборот, добытая для прак­тических целей информация со временем по­полняет базу фундаментальных знаний. Многие известные ориенталисты, проводив­шие полевые исследования в различных ре­гионах Азии и Южной Америки, на поверку оказались тайными агентами держав, имев­ших интерес в данном регионе. Для многих из этих откомандированных на государствен­ную службу интеллектуалов Восток почти сразу стал предметом страсти. В романе «Танкред» Бенджамен Дизраэли писал: «Вос­ток - это профессия».

Стоит отметить также и другие формы ориентализма, временами неожиданные и за­нятные: например, мода ala Orient. Речь не только о вплетении восточных мотивов в одежду и интерьер жилищ западных людей и имитации предметов восточного искусства (так называемый стиль шинуазри)^[6], но и о моде на китайские и японские сады, персид­ские фонтаны и греческие бани, а также о стремлении европейцев окружать себя вос­точными предметами быта - армянскими коврами, китайскими вазами и фонарями, японскими гравюрами, ширмами и мелкой пластикой, среднеазиатскими шелками и ат­ласом. После походов Наполеона и расшиф­ровки Шампольоном Розеттского камня в Ев­ропе надолго доминирующей стала египет­ская тематика. В литературе и искусстве (особенно в эпоху Романтизма) на Западе появились бесчисленные произведения, в ко - торых Восток представал в самых разных об­

личьях – идеализированных или демонизиро­ванных, но мало общего имеющих с реаль­ным, сложным и многообразным миром^[7].

Ориентализм, во всех своих проявлениях, необходим Западу, необходим, прежде всего, для самоидентификации, ведь осознание се­бя возможно только через оппозицию. Однако именно поэтому любой ориентализм окси- дентоцентричен^[8], так как в основе его всегда лежит европейский взгляд на неевропейские предметы и явления. Такой ориентализм Э. Саид охарактеризовал как: «... западный стиль доминирования, реструктурирования и осуществления власти над Востоком»^[9]. Для европейцев и американцев Запад – всегда субъект, Восток же был и остается объектом, миром, обладающим безусловным очарова­нием^[10], но вместе с тем на протяжении веков остающимся косной, застылой, застрявшей в прошлом средой. В противоположность ему, Запад, представляется носителем истинного знания и агентом прогресса - технологичным, динамичным, открытым, нацеленным на пер­манентную модернизацию мира.

Однако именно историография первой попыталась обойти эти мировоззренческие парадигмы, расширив тем самым горизонты своего исследования. Разработанная О. Шпен­глером и А. Тойнби парадигма локальных ци­вилизаций, значительно потеснившая кон­цепцию глобальной истории, а также истори­ческие труды М. Ростовцева, Л. Гумилева, политэкономические и географические раз­работки А. Петерса, историко-философские труды Н. И. Конрада, В. П. Чалояна, и др. пробили брешь в евроцентристской картине мира и, по образному выражению Мартина Бернала, «ослабили культурное высокомерие европейцев», однако не смогли поколебать его основ. Интенсивное развитие индустрии в Западной Европе и Северной Америке, с одной стороны, и промышленное отставание остальных частей земного шара - с другой, продолжало подпитывать оксидентализм, в явной или неявной форме провозглашающий превосходство западноевропейской цивили­зации и европейского образа жизни, особую, мессианскую роль некоторых европейских народов в мировой истории^[11].

Веру в превосходство европейской циви­лизации поколебали изменения, происшед­шие вскоре после Второй мировой войны в Восточной Азии, особенно экономическое чудо, сотворенное вначале Японией, затем «четырьмя азиатскими тиграми» и вслед за ними «четырьмя азиатскими драконами».

Окончательный же удар по европоцентризму нанес постмаоистский Китай, стремительно ворвавшийся в современную интерэкономику и уверенно занявший в ней доминирующие позиции. По сути, на глазах одного поколения в мировой экономике произошло четыре « высадки десанта» из восточноазиатских стран: первая волна пришла из Страны вос­ходящего солнца, вторую «высадку» осуще­ствили «тигры» (Корея, Гонконг, Сингапур, Тайвань), третью - «драконы» (Малайзия, Таиланд, Филиппины, Индонезия), и нако - нец, четвертую, самую массивную - «Подне­бесная». При этом, каждая из четырех волн не перекрывала предыдущие, а наслаивалась на них, создавая стойкое ощущение того, что все это происходит не случайно и подчиняется некоей телеологической целесообразности, странной и непонятной для западного чело­века.

Вслед за экономической перестройкой и перемещением «центра тяжести» стали про­исходить изменения и в мировоззренческих парадигмах нашего времени. Вместе с япон­скими, корейскими, малазийскими и китай­скими товарами в мир пришло осознание то­го, что прежние политэкономические модели и политологические парадигмы в новых ус­ловиях не работают, евроцентристская карти­на мира перестала быть убедительной и по­теряла актуальность. И все же, в отличие от мировой экономики, сразу отозвавшейся на происшедшие в мире изменения, западная социологическая мысль, на наш взгляд, от­реагировала на них с опозданием. Основной причиной такой неповоротливости в созна­нии современных историков и политологов был и остается своего рода веберовский ок- сидентный нарциссизм - самодостаточность западных мировоззренческих парадигм, су­щественно не менявшихся со времен Просве­щения и ранних гегелианцев. Существующую картину мира необходимо если не поменять, то хотя бы откорректировать в соответствии с реалиями нового времени. Но для этого необ­ходимо было расчистить культурное про­странство. Эту задачу на себя взяла постко­лониальная критика, которая возникла под влиянием постмодернистского дискурса Ми­шеля Фуко, построенного на анализе куль­турного наследия эпохи колониализма. Свое дальнейшее развитие эти идеи получили в работах Эдварда Вади Саида^[12], Гаятри Чак- раворти Спивак^[13], Хоми К. Бхабхи^[14]. Харак­терно, что последние три американских ис­следователя имеют азиатское происхождение, и их опытчелночного (по сути, маргинального) проживания на границе между метрополией и колонией^[15] дал им возможность выступать от имени различных культур. С аналогичных позиций выступает и профессор Чикагского университета Дипеш Чакрабарти, автор на­шумевшей книги с провокационным назва­нием «Провинциализируя Европу»^[16]. Чакра- барти называет современный мир постзапад­ным и постамериканским и находится на пороге появления незападных систем оцен­

ки, например, качественно иного понимания идеи демократии.

Будучи, по сути, западными интеллек­туалами, они путем деконструкции, разруше­ния / ниспровержения западных стереотипов и культурных образцов, попытались создать новую картину мира, построенную по прин­ципу «гибридности»^[17]. Постколониальная кри­тика имеет различное происхождение, отсю­да два противоположных, иногда расходя­щихся, иногда же пересекающихся антиим- перских вектора - националистический и космополитический (глобалистский). В ре­зультате гибридизации этих двух антиимпе­риалистических движений появился такой феномен как глокализация^[18] - термин, вве­денный в оборот британским социологом и теоретиком процессов глобализации Ролан­дом Робертсоном^[19]. Представители этого движения главной задачей считали саморе- презентацию и формирование мультикуль- турной личности, что в значительной степени отражало процессы формирования государ­ственности и национальной идентичности на постимперском пространстве, с одной сторо­ны, и становление мультикультурного обще­ства в странах Западной Европы во второй половине XX в., с другой.

Вместе с тем, практически все постмо­дернистские политические философы оспа­ривают стержневую для марксизма идею об изначально экономической природе импе­риализма, и, как отмечалось выше, делают акцент на дискурсе культурной и социальной эксплуатации. В противоположность им, нео­марксистские историки строят постколо­ниальную критику, прежде всего, с позиций политэкономических и макросоциальных. Одним из первых неоколониальных макросо­циологов стал немецкий историк и социолог Андре Гундер Франк, более четверти века ис­следовавший мировые экономические про­цессы, один из соавторов мир-системного подхода к мировой истории. Уже в своих пер­вых работах он довольно жестко раскрити­ковал доминировавшие тогда либеральные экономические, особенно кейнсианские тео- рии^[20]. По его мнению, все эти теории отличает некий догматизм, и они опираются не на ре­презентативный по масштабу исторический опыт. Гундер Франк одним из первых отка­зался от взглядов на Европу, как на место рождения модерной мир-системы. Он пер­вым заговорил о «переОРИЕНТации»^[21], предлагая заменить «оксидентоцентризм» на «гуманоцентризм». Однако самому Франку это, пожалуй, не удалось. Трудно не согла­ситься с замечанием киевского социолога Павла Кутуева о том, что: «. Франкова «пе­реОРИЕНТация» предлагает новый регио­нальный уклон вместо прежней «зачарован- ности» Оксидентом»)^[22].

Безусловно, можно не соглашаться с не­которыми леворадикальными выпадами Фран­ка против западных ценностей и с опреде­ленными оговорками относиться к его ут­верждениям о том, что главная причина от­ставания стран Третьего мира кроется преи­мущественно в колониальной политике за­падных стран, но нельзя не признать, что предложенный им дискурс как нельзя более подходит для обобщающего анализа конфу­цианской цивилизациииполитэкономической ситуации в современном Китае.

В основе азиацентристской (позднее и вовсе китаецентристской) концепции миро­вого развития Гундера Франка лежит мир- системный исследовательский метод Ферна­на Броделя, который разработал теорию о целом ряде смежных мир-систем, взаимосвя­занных в единую « мир-экономику»^[23]. Каждая мир-система, по Броделю, имеет свой центр (со своим «сверхгородом»), второстепенные, но развитые общества и окраинную перифе­рию. Внутри такой мир-системы существуют прочные связи: торговые коммуникации свя­зывают разные вовлеченные в нее цивилиза­ции и разные регионы в единое макроэко­номическое пространство. При этом Бродель имел в виду не мировую экономику в целом. Такая глобальная экономика («рынок всего мира») сформировалась, по мнению Броделя, относительно недавно. Слово «мир» в пони­мании Броделя означает самодостаточность, независимость от других подобных образо­ваний. «Мир-экономика, — пишет он, —... затрагивает лишь часть Вселенной, эконо­мически самостоятельный кусок планеты, способный в основном быть самодостаточ­ным, такой, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство»^[24]. Мирами-экономиками были, на­пример, Индия, Китай, Финикия, Карфаген, Рим, мир ислама. Каждая такая система про­странственно ограничена и довольно ста­бильна. Она непременно имеет свой стер­жень, который Бродель называет центром, а Валлерстайн - ядром. Таким центром /ядром всегда является мировой город, «сверхгород», которому подчинены и который обслуживают другие города. Ядро и периферия мир-сис- темы могут трансформироваться и меняться местами, что отражается на системе в целом.

В мир -системе возможно единоборство двух доминирующих центров. Победа одного из них неизбежно приводит к деградации другого. Мир-экономика может делиться на несколько зон, образующих иерархию. «Вся­кий мир-экономика, — пишет Ф. Бродель, — есть складывание, сочетание связанных вое­дино зон, однако на разных уровнях. В про­странстве обрисовывается, по меньшей мере, три ареала, три категории: узкий центр, вто­ростепенные, довольно развитые области и в завершение всего огромные внешние окраи­ны... Центр, так сказать, «сердце», соединяет все самое передовое и самое разнообразное, что только существует. Следующее звено располагает лишь частью таких преимуществ, хотя и пользуется какой-то их долей; это зона « блистательных вторых». Громадная же пе­риферия с ее редким населениемпредставляет, напротив, архаичность, отставание, легкую возможность эксплуатации со стороны дру- гих»^[25].

В отличие от Фернана Броделя и вторя­щего ему Иммануила Валлерстайна^[26], Франк не признает возможности одновременного существования в мире нескольких, а то и де­сятков «мир-систем», что, по его мнению, во многом обессмысливает само понятие мир- системы^[27]. Согласно Франку, речь может ид­ти лишь об одной мир-системе, которая воз­никла не менее 5000 лет тому назад, а затем через многочисленные циклы экспансии и консолидации вобрала в себя весь мир^[28]. При этом Франк отметает также термин цивили­зация и цивилизационный подход к истории.

Согласно Франку, центр мир-системы сформировался в Китае, а затем, в ходе эво­люции, постепенно стал смещаться на запад - в Индию, Переднюю Азию, Средиземномо­рье, Северную Европу, Новый свет. Теперь, завершив цикл, он возвращается к своей ис­ходной точке - в Китай. Наблюдающийся в настоящее время подъём Китая исследователь считает вполне естественным и закономер­

ным. Экономическое восхождение Средин­ной страны он интерпретирует как репатриа­цию центра мир-системы, после ее кратко­временной европейско-североамериканской «интерлюдии», в исходную точку - «естест­венное» место пребывания. Суть иконоборче­ской теории Франка заключается в том, что он размещает центр мир-системы в Восточной Азии и доказывает, что именно этот регион сохранял свою экономическую гегемонию вплоть до конца ХУШ столетия. В «Пере- ОРИЕНТации»^[29], которую Франк считал своей лучшей книгой, прослеживается тенденция отказа от привычного оксидентного взгляда на историю мира. Гундер Франк ограничи­вает хронологическую перспективу своего анализа периодом с 1400 по 1800 гг. и стре­мится разработать глобальный подход к эко­номической истории данного периода. Со­гласно Гундер Франку, все явления мировой истории должно рассматривать в контексте единой мировой экономической системы. Ни одно из важнейших исторических событий, по его убеждению, было не столько порожде­нием внутренних структур, сколько порож­дением закономерностей развития глобаль­ной мир-экономики.

Франк утверждает, что Европа не обла­дала ни одним из приписываемых ей конку­рентных преимуществ (рациональность ее институтов, предприимчивость, гонка высо­ких технологий и пр.)^[30]. Такой подход он объявляет расистским. Даже хищническая эксплуатация богатств Нового света Европой в ХУХ-ХУП вв. не подстегнула структурных изменений в европейской экономике. В реальности «Европа использовала деньги из своих американских колоний, с целью на­сильственного приобщения к азиатскому производству, рынкам, торговле, то есть для получения прибыли от взаимодействия с Азией, которая доминировала в мировой эко­номике»^[31]. По мнению Франка, гегемония За­пада стала ощутимой и бесспорной лишь в XIX столетии, а потому практика ее проекции в отдаленное прошлое, как это делают многие западные исследователи, является ошибоч­ной. Гундер Франк убежден, что Китай эпохи династии Сун (XI-XIIстолетия) с экономиче­ской точки зрения, несомненно, был наиболее развитым регионом мира. Посему не удиви­тельно, что Синский номос смог сохранить свою ведущую роль в мировой системе и в дальнейшем, в течение всего периода с ХУ по ХУШ вв. С учетом того, что Китай был главным мировым производителем и экспор­тером мирового шелка и фарфора, нет ничего удивительного в том, что Европа и Япония находились в положении реципиентов по от­ношению к Срединной империи: они импор­тировали китайские товары, расплачиваясь за них серебром (Япония - из собственных приисков, Европа же использовала ресурсы, выкачиваемые из Нового света).

В этом же контексте должны восприни­маться ускоренные темпы экономического развития Восточной Азии последних нес­колькихдесятилетий. Хотя они и не впи­сываются в общепринятые тренды западно­центристского обществознания, однако должны восприниматься не как спонтанное изолированное развитие отдельного региона, а в контексте постоянных перемещений цент­ров гегемонии и периферии в мировой сис­теме. По мнению Франка, гегемония Китая в мир-экономике прервалась лишь на двести лет, чтобы возродиться в наши дни. Таким образом, современный сдвиг гегемонии с За­пада на Восток он рассматривает как возврат мир-системы к своим истокам.

Исследовательские концепции Франка имеют много общего с идеями американско­го антрополога Эрика Вульфа, который со­средоточил свое внимание на вопросах влас­ти, политики и колониализма. Самая извест­ная книга Эрика Вульфа «Европа и народы

без истории»^[32], написанная в русле мир-сис- темного анализа Валлерстайна и Франка, объясняет отставание Азии и Южной Аме­рики ограблением европейскими завоевате­лями. Развенчивая стереотипы о застойности неевропейских культур, Вульф отмечает, что они не были «изолированными» или «застыв­шими во времени» и никогда не выпадали из контекста мирового исторического процес- са^[33]. С неомарксистских позиций Вульф объясняет механизмы, позволившие Запад­ной Европе периода Великих географических открытий обогнать в экономическом развитии другие регионы мира и подчинить их своему влиянию. Особое внимание уделено тому, как автохтоны угнетались западным капита­лизмом через глобальные процессы, подоб­ные работорговле или торговле пушниной.

Идеи Франка и Вульфа оказались соз­вучны взглядам женевского историка эконо- микиПоляБэйроха. Всвоемфундаментальном исследовании «Мифы и парадоксы экономи­ческой истории»^[34] Бэйрох доказывает, что ус­пех западной экономики в Новое время объясняется не либерализацией экономики и политической жизни большинства европей­ских стран, а политикой протекционизма и выкачивания ресурсов из Азии, Африки и Южной Америки. Либерализацию торговли европейцы навязывали другим странам для того, чтобы получить беспрепятственный доступ к рынкам третьего мира и паразити- 33

ровать за их счет^[35].

Франку и Бэйроху вторит другой совре­менный теоретик мир-системного анализа Джованни Арриги, который еще не так давно пребывал на позициях евроцентризма. В своей работе «Долгий двадцатый век. Деньги, власть и истоки нашего времени», опираясь на исследования процессов на рынке труда, в образовании и экономическом развитии, Ар­риги рассуждает о причинах и последствиях неравенства в богатстве, о власти и о статусе наций. В своей последней книге «Адам Смит в Пекине»^[36] автор рассматривает два главных фактора, предопределивших расстановку по­литических и экономических сил в начале нового тысячелетия. Один из них - появление и провал неоконсервативного проекта «За новый американский век», другой - выдви­жение Китая в качестве лидера восточно­азиатского экономического возрождения. В свете теории экономического развития Адама Смита Арриги показывает, почему эпицентр мировой политической экономики переме­щается из Северной Америки в Восточную Азию, и какова роль двух государств - США и Китая - как главных действующих лиц раз­ворачивающегося преобразования мира.

Природе колониализма и ассиметрично- му развитию различных регионов мира было посвящено немало работ и в нашем столетии; в английский текст я поставил «совсем не­давние», хотя это не лучший вариант. Так, в капитальном исследовании «Рождение сов­ременного мира, 1780-1914»^[37] (540 страниц), опубликованном в 2004 году британским историком С. А. Бейли, выявляются и соот­носятся связи между отдаленными частями земного шара. В работе подчеркивается рост сетей связи и трансформаций, в заключение автор описывает «великое ускорение» 1890­1914 годов, когда весь мир с головокружи­тельной скоростью катился к катастрофе, на фоне крушения либеральных надежд и веры в гуманистические идеалы. По мнению Бей­ли, империалистический контроль над менее развитыми регионами укреплялся посред­ством аннексий и экономического доминиро­вания; последствием этих процессов стало разделение мира на Север и Юг, сохраняю­щееся по сей день. Признавая это безусловное экономическое превосходство Севера, Бейли,

тем не менее, утверждает, что преимущества западных держав были «случайными, ин­терактивными и сравнительно недолговеч­ными». «В истории этого периода, — пишет он, — наблюдается немало разнообразных и, по видимости, взаимно противоречащих яв­лений. Смиряясь с жестоким фактом запад­ного доминирования, мы должны проследить взаимозависимость мировых событий. В то же время следует показать, что во многих частях мира это европейское доминирование носило лишь частичный и временный ха­рактер». Британский историк согласен с признанным в традиционной историографии постулатом о том, что главным фактором опережения Запада стали внутренние эконо­мические преобразования, прежде всего в Британии. Однако источником британского могущества Бейли считает вовсе не промыш­ленную революцию, поскольку, по его мне­нию, показатели реального индустриального роста в XVIII веке были еще весьма сомнительны. Уровень экономического роста был намного ниже, а технологические про­рывы имели куда более ограниченный мас­штаб, чем считалось прежде. Если можно го­ворить о настоящем промышленном рывке, то он произошел позже, во второй или третьей четверти XIX века. Для объяснения того, по­чему одним странам в XVIII веке повезло, а другим - нет, нужен другой механизм, за­ключает Бейли.

Вплоть до появления цивилизационного подхода, история рассматривалась как еди­ный глобальный процесс. Однако, практиче­ски всегда, глобальная история рассматри­валась как движение в один конец - Запад выступал субъектом, Восток объектом. Наб­людаемый в современной историографии «глобальный поворот» основывается на иных концептуальных началах. Предполагается, что недостаточно продемонстрировать влия­ние западных держав на остальной мир. Необходимо рассматривать историю с точки зрения взаимодействия и взаимовлияния, показывать, как, в свою очередь, остальной мир воздействовал на Запад: какие идеи и практики заимствовались и передавались дальше по цепочке, в нескончаемом потоке присвоения, трансформацииисопротивления; как гнет сильных столкнулся с «орудием сла­бых». Иначе говоря, задача историка состоит не просто в развенчивании мифов об особой «цивилизаторской миссии» европейцев, от которых многие на Западе, по крайней мере, формально отказались. Современному иссле­дователю необходимо услышать голос без­молвствующего большинства, голос «подчи­ненного», показать, как даже в относительно далеком прошлом, глобальные системы дви­жения, обмена, эксплуатации и агрессии сформировали феномен, который однажды был воспринят историками как исключитель­но локальный. Характерно, что исследовате­ли здесь применили образ «сети», интерпо­лировав к достаточно отдаленным истори­ческим эпохам метафору управления, относя­щуюся преимущественно к цифровой эре.

Подобный подход, вполне выдержанный в русле постколониального дискурса, и в на­ши дни вызывает неприятие и критику со стороны ведущих европейских историков^[38]. Однако, несмотря на это, уже через несколько лет вышла в свет еще одна работа по всемир­ной истории XIX столетия, посвященная так называемому «переломному времени» (Sat- telzeit). Этот термин был введён в научный оборот Райнхардом Козеллеком и применен

им к переходу европейского мира в Новое время (эпоха между 1750 и 1850 годами). Эта объемная работа (1568 страниц) озаглавлена «Метаморфоза мира. История XIX века», Мюнхен, 2009^[39]была написана немецким ис­следователем Юргеном Остерхаммелем. Ей предшествовала другая работа Остерхамме- ля «Колониализм: теоретический обзор»^[40], в которой он рассматривает природу колониа­лизма. Германский историк определяет коло­ниализм как отношения между местным большинством и меньшинством иностранных захватчиков. Недавно, совместно с Акирой Ирийе, Остерхаммель завершил издание шеститомной всемирной истории, которая вышла в свет одновременно на немецком и английском языках.

Юрген Остерхаммель представляет па­норамный обзор периода с 1760-х годов до Первой мировой войны, анализирует эпоху с точки зрения всемирной истории. Наряду с Европой, здесь симметрично представлены остальные регионы мира. Автор показывает неравномерное развитие экономики, военно­го дела и государственности, которое объяс­няет подъем Европы, США и Японии. Его интересуют глобальное развитие мобильно­сти, односторонний процесс культурного трансфера из Европы на весь мир, напряжение между правовым равенством и иерархией. Но главное внимание уделено освободитель­ной роли, которую сыграл XIX век в мировой истории.

В 2009 году Остерхаммель удостоился престижной в Германии премии имени Гот - фрида Вильгельма Лейбница. В ФРГ его кни­га уже признана самым значительным иссле­дованием на немецком языке по современной истории за последнее десятилетие. Но в то же время, как и книга Бейли, эта колоссальная по объему работа вызвала шквал критики со стороны собратьев по гильдии^[41], что является дополнительным свидетельством того, что оксидентоцентристское мировидение за пос­ледние десятилетия, хотя и дало брешь, все еще не потеряло своей актуальности и сох­раняет привлекательность и для многих ин­теллектуалов, как на Западе, так и на Востоке.

Как ни странно, евроскептицизм и ориен- тоцентристские идеи Г. Франка, Э. Вульфа, Дж. Арриги и др., пока не нашли широкого круга сторонников среди азиатских исследо­вателей. Единственным крупным историком и макросоциологом данного направления считается известный китаевед, профессор Токийского университета Такеши Хамаши- та⁴⁰. По его определению, Восточная Азия - самостоятельная мир-экономика, правда ско­рее в броделевском, нежели в франкианском формате. Центром этой мир-экономики, согласно Хамашите, был и остается Китай. Исследователь весьма оригинально описы­вает функционирование синской мир-систе- мы в терминах даннической или данническо- торговой традиции⁴¹.

Среди китайских исследователей на се­годняшний день, пожалуй, нет крупных фи­гур, специализирующихся на изучении срав­нительной исторической социологии и ана­лизе мировых систем. Исключение состав­ляют так называемые китайские новые левые - политическое и экономическое движение, появившееся в Поднебесной в середине 1990-х годов. Свои теоретические выкладки лидеры этого движения строят на основе

рики злоупотребляют идеей глобальной сети. Гло - бализация обыденности как проблема историче­ского знания» профессор кафедры истории Прин­стонского университета, автор «Первой Тотальной войны» (Houghton Mifflin)Дэвид А. Белл подвер­гает резкой критике представителей макросоцио- логического подхода за то что они, вслед за Бейли злоупотребляют синтетическим методом и рас­сматривают историю стран и регионов в нераз­рывном единстве. Таким образом, история еще в недавнем прошлом «первостепенных» и «второ­степенных» стран оказывается на одной плоскос­ти и обретают одинаковую значимость (Bell 2013).

40 Gills, Frank 2002.

41 См.: Frank 1998: 113.

неоколониального макроэкономического под­хода, который являет собой, прежде всего ле­ворадикальный ответ на неолиберальные реформы в КНР. Своё название это мировоз­зренческое направление получило по анало­гии с новыми левыми движениями в осталь­ном мире - из-за критики слева официальных структур (в данном случае КПК). При этом китайские новые левые во многом находятся под влиянием маоизма и даже троцкизма, ориентируясь на протестное рабочее движе­ние.

Ключевыми фигурами этого движения стали китайские экономисты, получившие, что характерно, образование в США. Сказан­ное относится к Ли Миньци, одному из пер­вых разработчиков мир-системного анализа в Китае^[42]. Профессор Университета Юты, а также Массачусетского и Йоркского универ­ситетов, Ли перевел на китайский ряд книг западных левых авторов (включая револю­ционера троцкиста Эрнеста Манделя). Дру­гой китайский экономист Цуй Чжиюань, в 1985 г. окончив инженерное отделение На­ционального университета оборонных тех­нологий, был командирован на обучение в США. В 1995 г. окончил Чикагский универ­ситет. В 2004 вернулся в Китай, где стал про­фессором Университета Цинхуа и одной из ключевых фигур китайских новых левых. Однако исследования китайских экономистов носят в большей степени политологический, нежели историософский или политэкономи- ческий характер, потому не отличаются глу­биной анализа и мало похожи на академи­ческие штудии западных историков и мак­росоциологов.

Крупных успехов в анализе мировых систем за последние два десятилетия дос­тигла российская историография. В моногра­фии «Восток и Запад во втором тысячелетии»^[43]В. А. Мельянцев провел сравнительное ис­следование уровней, траекторий и факторов экономического развития Востока и Запада за последнее тысячелетие. Данная моногра­фия, представляющая собой сравнительно­ретроспективный анализ, опирается на ши­рокий круг источников и исследований по вопросам методологии и практики социально­экономических измерений, сопоставлений, факторному анализу экономической динами­ки, современным проблемам экономического развития стран Востока и Запада, а также всемирной экономической истории. В своих работах Мельянцев старается разобраться в генезисе еще недавнего экономического преуспеяния западных стран и догоняющих их развивающихся восточноазиатских стран, в первую очередь Китая.

Современные номотетические подходы к анализу исторической динамики, призван­ные описать весь мир в целом, характерны и для московского историка-востоковеда и эко­номиста А. В. Коротаева. В своих работах он анализирует различные аспекты истории и эволюции Мир-Системы за последние десять тысяч лет. В исследованиях Коротаева удачно сочетаются два таких базовых понятия как « макроэволюция» и Мир-Система» (боль­шинство российских авторов пишет этот тер­мин с заглавных букв). Согласно Коротаеву, основные тенденции макроэволюции, такие как необратимость, ее особая направленность, вариативность и прочее, находят свое отра­жение как в чертах системности, так и в трансформациях Мир-Системы. В свою оче­редь, свойства Мир-Системы, такие как сверхсложность, многоуровневость или пре­дельность, существенно модифицируют сам ход социальной эволюции. Коротаев пытает­ся осмыслить ход социальной эволюции, ис­торического процесса и их важнейших ас­пектов, не просто используя основные совре­менные теоретические подходы. Он приме­няет их комплексно, так как лишь ком­плексный подход может быть продуктивным для решения подобных крупномасштабных научных задач. Для этого в своих работах ис­следователь старается в разумной мере ин­

тегрировать разные социальные теории и подходы, включая и опыт математического моделирования в социальных науках (особен­но в экономике и демографии), а также при­влечь достижения других наук, в частности биологии. Его интересы распространяются от сравнения социальной и биологической макроэволюции - через проблемы технологи­ческого, производственного, демографиче­ского, культурного и других аспектов разви­тия Мир-Системы, до генезиса и эволюции государства - к конкретным проблемам сов­ременной глобализации и Тропической Аф­рики.

Определенный интерес представляют замечания Коротаева о функционировании социальных систем определенного типа, ко - торые можно понимать так, что система репродуцирует, пока осуществляются дей­ствия, обусловленные, с одной стороны, са­мим существованием системы, с другой же, необходимые для поддержания этого суще­ствования. В качестве примера Коротаев при­водит милитаристскую Османскую империю, главным условием существования которой были война и аннексия территорий высоко - развитых и богатых стран. Как только завое­вания прекратились, империя, не имеющая внутреннего ресурса для своего развития, вступила в полосу упадка. Те же отличитель­ные закономерности, очевидно были харак­терны для Ассирийской державы, Древнего Рима, Монгольской империи и др.

Будучи сторонником мир-системного подхода к мировой истории, в отличие от Франка и многих других макросоциологов, центром зарождения первой Мир-Системы Коротаев считает не Китай, а Переднюю Азию^[44]. Кроме того, в отличие от А. Г. Франка, А. В. Коротаев и Е. С.Бондаренко^[45], время возникновения Мир-Системы датируют де­вятым тысячелетием до Р. Х.^[46], связывая ее с неолитической революцией.

Продолжая тему культурного измерения в макросоциологии, Бондаренко Е. С. акцен­тирует идею эволюционного поля, которая в ее работах пересекается с идеей информа­ционного поля. Понятия «поле», «среда» или «сеть», в ее интерпретации обозначают со­стояние, а не процесс, эволюционное же по­ле, в отличие от процесса эволюции, пред­ставляет собой нелинейное образование, а не путь развития от простого к сложному с точ­ки зрения вертикальной иерархии. Мощность информационного поля определяется не сте­пенью интеллектуальной и технической раз­витости того или иного общества (носителя информации), вовлеченного в некий хроно­логический процесс эволюции, накопления и реализации знаний, а уровнем концентрации еще не полностью реализованной информа­ции, проявляющейся, однако, через психиче­ский опыт, в первую очередь, через искусство и религиозность.

Типичным представителем неоэволю- ционистского подхода к истории является Л. Е. Гринин^[47]. Эволюционизм имплицитно встроен в его теоретико-методологическую концепцию об историческом процессе. Гри­нин и Коротаев придерживаются так назы­ваемой четырехчленной схемы этого процес­са, популярной среди сторонников теории модернизации. В России активным привер­женцем теории четырехчленного макроэво- люционного процесса считается Ю. М. Коби- щанов. В своих исследованиях Гринин и Ко­ротаев используют солидную систему аргу­ментации для обоснования авторской кон­цепции социокультурной эволюции и выяв­лению крупномасштабных трендов динамики Мир-Системы с древнейших времен до на­

ших дней. Работы Гринина и Коротаева пред­ставляют большой интерес, как новизной вводимого материала, так и важными вы­водами, а также с точки зрения корреляции между эволюцией политических систем и динамикой роста городов. Вместе с тем рос­сийские мир-системники по своему интер­претируют закономерности взаимовлияния ядра и периферии, раскрывая их на примере взаимодействия китайской цивилизации и степных кочевников Монголии.

Американский исследователь советского происхождения П. В. Турчин^[48] в своих рабо­тах размышляет о задачах методологии тео­ретической истории, в том числе методологии математического моделирования историче­скойдинамики, необходимостиразрабатывать исследовательские логики и подходы, кото­рые учитывали бы эту сложность, оставаясь при этом объективными, воспроизводимыми, надежными и эффективными. Его исследова­ния посвящены новому и перспективному междисциплинарному подходу - теоретиче­ской, или математической истории. В рамках этого подхода им строятся математические модели исторических процессов, и резуль­таты моделирования сравниваются с доступ­ными исследователям данными. Это дает но­вое, более глубокое понимание ряда законо­мерностей исторического развития. В основе этого подхода лежат представления и модели теории самоорганизации - синергетики. Строя соответствующие математические мо­дели, Турчинрассматриваеттерриториальную динамику аграрных государств. По его мне­нию, рост или уменьшение территорий госу­дарств коренным образом зависят всего от нескольких ключевых факторов. С позиций предложенной теории рассмотрено истори­ческое развитие России и Франции.

Новосибирский философ Н. С. Розов^[49]также обращается к некоторым философским и методологическим аспектам применения математических методов в истории и обо­сновывает тезис о том, что математическое моделирование и математические методы на­ряду с логическими, графическими, компью­терными и разнообразными концептуальны­ми средствами, являются не самоцелью, а лишь вспомогательным инструментом для главной познавательной стратегии - построе­ния объяснительных (а в идеале также пред­сказательных) теорий относительно причин­ных закономерностей исторической динами­ки. По мнению Розова, если закономерность можно раскрыть и представить на обычном языке и на структурном, качественном уров­не, то математизация излишня⁵⁰. При всем этом, в теоретическом анализе в некоторых ситуациях никак не обойтись без математики и чисел.

Анализ содержательной аргументации работ всех перечисленных историков, осо­бенно их евроскептицизм и способность взглянуть на вещи в ином ракурсе, оказался продуктивным и своевременным. Все озна­ченные выше подходы и взгляды нуждаются в осмыслении и самом серьезном отношении к ним. «Поиск современного взгляда на бес­конечное разнообразие исторического опыта актуализирует сравнительно-исторические исследования и формирует новую стратегию компаративной истории, которая связана не с деконтектуализацией сходных явлений в рамках универсалистской, или же эволю­ционной (европоцентристской, по своей су­ти) парадигмы, а с преодолением европоцен­тризма, с пересмотром роли и наследия им- перий.»⁵¹.

Задача, которую стараются решить кри­тики евроцентризма, на наш взгляд, плодо­творна, и способствует дальнейшим размыш­лениям. Кроме онтологического значения, упомянутые подходы имеют также важное прикладное значение, и показывает, как ре­зультаты теоретико-методологического мо-

50 Розов 2009.

51 Репина 2011: 232.

делирования могут использоваться при вы­работке рекомендаций, при разрешении кон - кретных практических вопросов. Изучение макроэволюционных процессов и новые ме­тодики, основанные на математическом мо­делировании и математическом прогнозиро­вании, открывают новые перспективы для историков, пытающихся постичь непостижи­мое - а именно законы истории.

его гегемонию на протяжении последних трех столетий. Действительно существует опасность незаметного скатывания от евро­скептицизма к востокоцентризму, что может привести к другим крайностям. Но как бы то ни было, макро-социологические концепции современных мир-системщиков способству­ют формированию более вдумчивого и сба­лансированного подхода к преодолению дебатов между сторонниками двух противо­положных позиций - оксидентоцентризм versus ориентоцентризм. Истина как всегда посредине.

Однако нельзя не учитывать мнения кри­тиков постколониальной историографии и макросоциологии, игнорирующих некоторые механизмы, позволившие Западу аккумули­ровать важные преимущества, определившие

БИБЛИОГРАФИЯ

1. Abu-Lughod J. L. (1990). «Restructuring the Premodern World-System». Rewiev 13/2.

2. Arrighi G. (2007). Adam Smith in Beijing: Lineages of the Twenty-First Century. London: Verso. - 418 p.

3. Bairoch P (1973). «European Foreign Trade in the XIX Century: The Development of the Value and Volume of Exports (Preliminary Results)». Journal of European Economic History. Vol. 2, no. 1.

4. Bairoch P. (1974). «Geographical Structure and Trade Balance of European Foreign Trade from 1800 to 1970». Journal of European Economic History, Vol. 3, no. 3.

5. Bairoch P (1989). «European Trade Policy 1815-1914». Peter Mathias and Sidney Pollard (eds.), Cambridge Economic History of Europe. Vol. XIII. New York: Cambridge University Press, -1230 p.

6. Bairoch P «Population urbaine et taille des villes en Europe de 1600 a 1970». Revue d'histoire economique et sociale, 1965, Vol. 54, pp. 304-335.

7. Bairoch P Mythes etparadoxes de l'Histoire economique. Paris: La Decouverte, 1995.

8. Bayly Ch. A. (2004). The Birth of the Modern World, 1780 - 1914. Basil Blackwell Publishers: Oxford 2004, - 540 pp.

9. Bell A. D. (2013). «This Is What Happens When Historians Overuse the Idea of the Network»..∖'ew Republic. October 25 / http:www.newrepublic.com/article/114709/world-connecting-reviewed-historians-overuse-net- work-metaphor

10. Bernal M. (1987). Black Athena: The Afroasiatic Roots of Classical Civilization. New Brunswick.

11. Bhabha K. H. (1990). Nation and Narration. Routledge. New York: Routledge, -333p.

12. Bhabha, K. H. (1994). The Location of Culture. New York: Routledge, - 257 p.

13. Buruma I.; Margali A. (2004). Occidentalism: The West in the Eyes of Its Enemies. Penguin Books Ltd, -176 p.

14. Chakrabarty D. (2007). Provincializing Europe. Princeton University Press, - 25p.

15. Frank G. A. (1980). Crisis in the World Economy. New York: Holmes & Meier Publishers.

16. Frank G. A. (1983). ‘World System in Crisis’. ‘Contending Approaches to World System Analysis'" (Thompson W.R. (Ed.)), pp. 27 - 42, Beverly Hills: Sage.

17. Frank G. A. (1984). Critique and Anti-Critique. New York: Praeger.

18. Frank G. A. (1998). ReORIENT: Global Economy in the Asian Age. Berkeley, 1998.

19. Frank G. A. (2000). «Immanuel and Me With-Out Hyphen». Journal of World-Systems Research. Vol. 6... 2.

20. Frank G. A.; Gills K. B. (1992). The Five Thousand Year World System: An Interdisciplinary Introduction. Humboldt Journal of Social Relations. Vol. 18.

21. Frank G. A.; Gills K. B. (1996). The World System: Five Hundred Years or Five Thousand? Routledge.

22. Frank G. A.; Gills K. B. (2000). The Five Thousand Year World System in Theory and Practice. World System History: The Social Science of Long-term Change / Ed. by R.A.Denemark, J.Friedman, B.K.Gills, G.Model- ski. L.; N.Y.

23. Gills K. B.; Frank G. A. (2002). A Structural Theory of the Five Thousand Year World System. Structure, Cul­ture and History: Recent Issues in Social Theory / Ed. by S.C. Chew, J.D. Knottnerus. Lanham.

24. Julian Philippe (1977). The Orientalists: European Painters of Eastern Scenes. Oxford: Phaidon, 1977.

25. Li M. (2009). The Rise of China and the Demise of the Capitalist World Economy. Monthly Review Press.

26. Nochlin L. (May 1983). The Imaginary Orient. Art in America, pp.118-131, pp.187-191.

27. Osterhammel J. (2005). Colonialism: A Theoretical Overview. Princeton.

28. Osterhammel J. (2009). Die Verwandlung der Welt. Eine Geschichte des 19 Jahrhunderts. Munchen: C.H. Beck Verlag, -1568 S. (Engl.transl.: The Transformation of the World: A Global History of the Nineteenth Century. Princeton University Press, 2014).

29. Robertson R. (1992). Globalization: Social Theory and Global Culture. London: Sage Publications.

30. Said W. E. (1978) Orientalism: Western Representations of the Orient. London: Routledge andKegan Paul, - 377 p.

31. Spivak G. Ch. (1987). Other Worlds: Essays in Cultural Politics. Foreword by Colin MacCabe. London: Methuen. Рр. 271-313.

32. Spivak G. Ch. (1988). ««Can the subaltern speak?» Marxism and the Interpretation of Culture». Eds. Cary Nelson and Lawrence Grossberg. Urbana, IL: University of Illinois Press, 271-313.

33. Takeshi H. (1995). «The Future of Northeast Asia: Southeast Asia?» Rediscovering Russia in Asia: Siberia and the Russian Far East. Ed. by St.Kotkin and D.Wolff. N.Y. Armonk, N.Y and London: M.E. Sharpe, p. 312-322.

34. Turchin P. (2005). War and Peace and War: Life Cycles of Imperial Nations. New York, NY: Pi Press.

35. Wallerstein I. (1974). The Modern World-System. Vol. 1: Capitalist Agriculture and the Origins of the Euro­pean World-Economy in the Sixteenth Century. San Diego.

36. Wallerstein I. (1975). «The Present State of the Debate on World Inequality». World Inequality. Origins and Perspective of World Systems. - Montreal.

37. Wallerstein I. (1979). «World-Sistem Perspective on the Social Sciences». In: The Capitalist World-System. Essays. Cambridge etc., Paris.

38. Wallerstein I. (1991). Rethinking social sciences: Nineteenth century paradigm limits. Cambridge: Polity Press.

39. Wallerstein I. (1994). The Modern World-System. Vol. 1: Capitalist Agriculture and the Origins of the Euro­pean World-Economy in the Sixteenth Century. San Diego.

40. Weber M. (1993). ProtestantEthic: Origin, Evidence, Context. Ed. by H. Lehmann, G. Roth. Cambridge.

41. Wolf R. E. (1982). Europe and the People Without History. University of California Press, - 536 p.

42. Wolf R. E. (1999). Envisioning Power: Ideologies of Dominance and Crisis. University of California Press, -339.

43. Арриги Дж. (2009). Адам Смит в Пекине. Что получил в наследство XXI век. Пер. с англ. Т Б. Менская. М.: Институт общественного проектирования, - 456 с.

44. Бондаренко Д. М. (2002). Бенин (I тыс. до н.э. - XIX в. н.э.). Цивилизационные модели политогенеза. Ред.: Д. М. Бондаренко, А. В. Коротаев. М.: РАН, с. 101-148.

45. Бондаренко Д. М. (2005). Доколониальный Бенин при династии Оба: траектория сакрализации

верховной власти. Сакрализация власти в истории цивилизаций. Ч. I. Ред.: Д. М. Бондаренко. М.: ЦЦРИ РАН, 2005, с. 171-190.

46. Бондаренко Д. М. (2006). Информационное поле неолита Ближнего Востока. История и современность. 2, М.: Учитель, с. 47-66.

47. Бродель Ф. (1992). Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV-XVIII вв. Т. 3. М : Время мира.

48. Валлерстайн И. (2001). Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / Пер с англ. СПб.: Университетская книга.

49. Валлерстайн И. (1998). Миро-системный анализ // Время мира. Альманах современных исследований по теоретической истории, макросоциологии, геополитике, анализу мировых систем и цивилизаций. Выпуск 1. Новосибирск.

50. Гринин Л. Е. (2011). Истоки глобализации: мир-системный анализ. Век глобализации. Выпуск № 1 (7) М.: Учитель.

51. Гринин Л. Е.; Коротаев А. В. (2005). Социальная макроэволюция: Генезис и трансформации Мир- Системы. М.: Институт востоковедения РАН. ЛИБРОКОМ/URSS, - 568 с.

52. Коротаев А. В. (2003). Социальная эволюция: факторы, закономерности, тенденции. - М.: Восточная литература, - 283 с.

53. Коротаев А. В. (2005). Ближневосточный мир в мировой цивилизации (X—I тыс. до н. э.). Исторические источники Евроазиатских и Северо-Африканских цивилизаций. М.: Институт востоковедения РАН, с. 90-92.

54. Коротаев. А. В. (2007). Законы истории. Математическое моделирование развития Мир-Системы. Демография, экономика, культура.2-е изд. М.: КомКнига/ URSS.

55. Коротаев А. В. (2008). Макроэволюция в живой природе и обществе. М.: ЛКИ/URSS (в соавторстве с А. В. Марковым и Л. Е. Грининым).

56. Кутуев П. (2007). Мировая система как предмет социологического анализа: новая исследовательская программа Андре Гундер Франка. Социология: теория, методы, маркетинг. Киев: Пресса, № 2.

57. Маргарян Е. Г. (2012). Приевфратская контактная зона. На стыке древних мир-систем. Историческое пространство. Вып. 16. М.: Наука, с. 5-30.

58. Маргарян Е. Г. (2016). «Деколониальный поворот» в современном историческом сознании. «Что там за поворотом?» // Сборник научных статей. По материалам 2-й японоведческой международной научно-практической конференции: «Ex Orient Lux. Изменение мировоззренческой парадигмы от европоцентризма к универсализму». / РАУ Ер.: Изд-во РАУ, с. 5-13.

59. Мельянцев В. А. (1996). Восток и Запад во втором тысячелетии: экономика, история и современность. М.: Изд-во Моск. ун-та, -306 с.

60. Репина Л. П. (2011). Историческая наука на рубеже ХХ-ХХ вв. Социальная теория и историческая практика. М.: Кругъ, -560 с.

61. Розов Н. С. (2009). Историческая макросоциология: становление, основные направления исследований и типы моделей. Общественные науки и современность. № 2, с. 151-161.

62. Розов Н. С. (2010). Теоретическая макросоциология и эмпирическая история: возможен ли продуктивный диалог? Журнал социологии и социальной антропологии. Т. 13. № 4, с. 86-91.

63. Розов Н. С. и др. (2011). Разработка и апробация метода теоретической истории. Теоретическая история и макросоциология, 1. Новосибирск: Наука.

64. Саид В. Эдвард (1995). Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб: Рутекий М1ръ.

65. Саид В. Эдвард (2003). Восток путешественников и ученых: между словарной дефиницией и живой мыслью. // Отечественные записки. № 5 (14).

66. Сокольникова Н. М., Крейн В. Н. (2006). История стилей в искусстве. М.: Гардарики, - 295 с.

67. Турчин П. В. (2007). Перспективы математической истории. Существует ли качественное различие между исторической и естественными науками? История и Математика: Концептуальное пространство и направления поиска. Ред. П. В. Турчин, Л. Е. Гринин, С. Ю. Малков, А. В. Коротаев. М.: ЛКИ, URSS, с. 8-18.

68. Турчин П. В. (2008). Историческая динамика: На пути к теоретической истории. М.: УРСС. (Серия «Синергетика: от прошлого к будущему»).

69. Ферро М. (1993). Европоцентризм в истории: расцвет и упадок. Метаморфозы Европы. М.: Наука.

70. Чиббер В. (2014). Запад не причем? (Рецензия). Перевод с английского Николая Эдельмана. // The New Republic, № 371.