<<
>>

Интеллектуальные агенты в аргументативных спорах.

Аргументация — это высокоинтеллектуальная познавательная деятельность, доступная лишь определенным типам агентов. О существовании своеобразных кодексов поведения участников диалога много говорится в учебниках по логике, искусству красноречия, риторике аргументации.

В той или иной мере подобные кодексы восходят к трем группам требований: этическим, формулирующим нравственный облик оратора, философско­антропологическим, выдвигающим требования к аналитическим способностям и знаниям оратора, а также к его практическим навыкам и умениям. В свою очередь, эти три группы требований отражают соответственно социальный, коммуникативный и эпистемологический аспекты аргументации. Это обстоятельство нашло свое выражение в формулировании кодексов поведения участника аргументации, например, в критической дискуссии, как это сделали последователи прагма-диалектического подхода к аргументации. Своего рода кодексом можно считать постулаты грайсова принципа коммуникации (см. п. 2.5.1). Примерами подобных кодексов также могут служить разнообразные протоколы коммуникации рациональных агентов, начиная с диалектических протоколов (см. п. 2.2.1) и заканчивая постулатами рациональности Л.Омгуд и Р.Каминады (см. п. 2.3).

Традиция выделять, выдвигать и определять эти требования восходит к античным мыслителям. Так, Аристотель считал, что «есть три причины, возбуждающие доверие к говорящему, потому что есть именно столько вещей, в силу которых мы верим без доказательств, - это разум, добродетель и благорасположение».[152] В требование разумности Аристотель вкладывал не только то, что говорящий должен быть способен корректно рассуждать и в подходящей форме предъявлять результаты своих умозаключений аудитории,[153] но также и необходимость для оратора глубоких познаний в различных областях — государственного устройства, хозяйства, нравов и обычаев людей, науках и

искусствах.[154] О том, что хороший оратор должен обладать многими умениями и обширными знаниями, говорит и Цицерон: «необходимо усвоить себе самые разнообразные познания, без которых беглость в словах бессмысленна и смешна; необходимо придать красоту самой речи, и не только отбором, но и расположением слова; и все движения души, которыми природа наделила род человеческий, необходимо изучить

до тонкости___ Ко всему этому должны присоединяться юмор и остроумие, образование,

достойное свободное человека, быстрота и краткость как в отражении, так и в нападении, проникнутые тонким изяществом и благовоспитанностью.

Кроме того, необходимо знать всю историю древности, чтобы черпать из нее примеры, нельзя также упускать знакомства с законами и гражданским правом».[155] Помимо этого, оратор должен мастерски владеть речью и обладать хорошей памятью.

Знания и умения оратора, безусловно, составляют существенную часть того, что способствует успешности и эффективности аргументации. Вместе с тем, если, вступая в аргументативный спор, говорящий соответствует всем этим требованиям, это еще не означает, что его цель в данном споре будет непременно достигнута. Иными словами, достаточными основанием для того, чтобы позиция агента спора была состоятельной и убедительной, а аргументация - успешной и эффективной, совокупность этих требований не служит. Поскольку мы трактуем аргументацию как интеллектуальную познавательную деятельность, нацеленную на проверку состоятельности и убедительности позиции агента спора, и исследуем аргументацию, абстрагируясь от ее рече-коммуникативных аспектов, постольку уточнению роли самого агента в обеспечении ее успешности и эффективности мы отводим ключевое место. Это означает, что на первый план исследования выходит сам когнитивный агент с его знаниями и мнениями, интенциями, намерениями и пр., а его морально-нравственные качества и риторические способности, выполняющие важную функцию в ходе реальных коммуникативных взаимодействий с аудиторией, отступают на второй план. Мы будем использовать понятие интеллектуального агента, сформулированное в компьютерных науках, на его основе сконструируем содержательное понятие когнитивного агента аргументативного спора. В этом и следующих параграфах мы представим своеобразный «портрет» интеллектуального агента аргументации, где под агентом аргументации понимается некое абстрактное представление об участниках аргументативных споров, рассмотрим структуру такого агента, особенности модификации его знаний, мнений, целей, ценностей и намерений, а также обсудим вопрос о когнитивном многообразии агентов.

И понятие когнитивного агента, и понятие интеллектуального агента мы трактуем как некоторого рода абстракции, выражающие представления об акторах определенного рода. Это означает, что такие понятия предназначены для того, чтобы выражать поведение обладающих заданными характеристиками людей, групп людей, институтов и программных продуктов. При этом мы будем считать, что в разных

аргументативных спорах действуют агенты одинаковые в структурно-функциональном смысле, поскольку свойства агентов не меняются от спора к спору, но разные в содержательном смысле, поэтому позиции, порождаемые этими агентами, разумеется, тоже разные. Естественным образом отсюда можно заключить, что один и тот же человек в двух разных спорах предстает каждый раз как определенного рода когнитивный агент вообще, и одновременно - как два различных агента в той мере, в какой для конструирования своей позиции, нетождественной в этих спорах, он задействует различные, хотя, возможно, и пересекающиеся, элементы своих знаний и мнений.

Другой важной идеей, лежащей в основании нашей логико-когнитивной теории аргументации, является идея когнитивного многообразия. На абстракцию интеллектуального агента мы опираемся, главным образом, в двух аспектах анализа аргументации: в структурном и в функциональном. В структурном аспекте эта абстракция позволяет нам говорить о том, какие именно части интеллектуального агента связаны с теми или иными элементами позиций сторон аргументативного спора, а также с ключевыми характеристиками выделяемых нами трех видов аргументации — обоснования, убеждения и практического рассуждения. При этом мы отдаем себе отчет в том, что в структурном аспекте эта абстракция ставит знак равенства между интеллектуальными агентами, которые в ее русле могут отличаться лишь количественно, но не качественно. Например, интеллектуальный агент а может иметь больше знаний и обладать меньшим количеством мнений и намерений действовать по сравнению с агентом р. При этом мы абстрагируемся от различий между агентами а и Р с точки зрения того, каким образом эти агенты получают, проверяют и производят изменения в корпусе своих знаний, мнений и т.д.

В функциональном аспекте абстракция интеллектуального агента поможет нам разграничить те элементы позиции агента спора, которым мы при анализе аргументации желаем отвести разные роли с той целью, чтобы преодолеть чересчур абстрактный характер аргументационной структуры и более адекватно выразить суть того, что обычно понимается под позицией агента спора. В частности, такие части интеллектуального агента как знания, мнения, намерения, цели, ценности и, в некоторых случаях, также желания, позволят нам провести две границы. Первая граница касается того, каким образом сконструирована позиция агента в обосновании и убеждении, где ее составляют знания и мнения агента, и в практической аргументации, где, помимо знаний и мнений, в нее входят и другие его части. Вторая граница характеризует ту роль, которую каждая из выделенных нами частей интеллектуального агента играет в структуре позиции агента спора. В частности, доводы, выражающие знания агентов, мы будем считать аксиомными посылками аргументов, и атаки на них со стороны других агентов спора будут ограничены, ведь знания — это постоянная часть интеллектуального агента, не подверженная изменениям под влиянием извне. Мнения, напротив, выполняют функции обычных доводов в споре и тем самым в качестве посылок аргументов представляют собой подходящие цели для атак посредством контраргументов. Намерения, цели и ценности — это составные элементы линии поведения агента, выражающей его позицию в практической аргументации. Таким

139

образом, понятие интеллектуального агента в логико-когнитивной теории аргументации служит для того, чтобы обеспечить структурную и функциональную определенность позиции агента спора применительно к каждому из трех видов аргументации.

Вернемся к вопросу о том, в чем заключается абстракция интеллектуального агента. Знания интеллектуальных агентов обычно мыслятся наподобие индуктивных приращений: пусть на данном этапе агент |3 не знает, что р, но нет никакой необходимости в том, чтобы он не мог получить это знание в будущем, разве что случайные причины способны этому помешать.

Такой эпистемический «оптимизм» проистекает из соображения о том, что познавательный процесс носит планомерный поступательный характер и «качество» вновь приобретаемого человеком знания находится в прямой зависимости от методов, используемых им, но не зависит напрямую от того, что именно познается и лишь относительно зависит от количества и качества его интеллектуальных усилий. И поскольку о предмете познания, до тех пор пока он не познан, трудно сказать что-либо определенное, постольку структура его видится абстрактной и вполне поддающейся такому планомерному познавательному процессу, который удобно представлять, например, в виде возможных миров, между которыми в рамках одной модели устанавливаются везде одинаковые отношения достижимости, как это делается в реляционных семантиках, или в виде индуктивного процесса развертывания знания. «Если два человека имеют одинаковые гипотезы и их выводы касательно события А, вытекающие их данных гипотез, являются общим знанием, то эти выводы также одинаковы. Это так, даже несмотря на то, что они могут основывать свои выводы на совершенно разной информации. Короче говоря, люди с одинаковыми гипотезами не могут согласиться не соглашаться»>[156] - пишет в своей знаковой статье Р.Ауманн. Он считает, что, несмотря на допустимость субъективных вероятностей, рациональные агенты являются таковыми в сильном смысле, т.е. в таком, что не предполагает между ними необходимого характера различий в их рациональных способностях, хотя, как увидим далее, Ауманн допускает расхождения случайного характера, включая субъективные особенности. Стало быть, между рациональными агентами нет подобного рода необходимых различий, в том числе и применительно к тому, каким образом они осуществляют свою рациональную деятельность — как строят умозаключения, рассуждают, взвешивают соображения за и против при принятии решений и т.п.

Однако Д.Пойа убедительно показывает, что когда дело касается правдоподобных рассуждений, «два человека, которым представлены одни и те же доводы и которые применяют одни и те же схемы правдоподобных рассуждений, могут честно быть не согласны».[157] Равнозначно ли это утверждение Пойа тому, чтобы утверждать вместе с Ауманном, что при определенных условиях рациональные агенты не могут согласиться не соглашаться? И да и нет, в зависимости от философской позиции.

Ответ отрицательный, и эти утверждения не равнозначны друг другу — если мы соглашаемся с идеей когнитивного многообразия целиком, в ее экстенсиональном и интенсиональном аспектах (см. следующий раздел). Ответ утвердительный, и эти утверждения могут оказаться равнозначными, если мы не принимаем эту идею хотя бы в одном из ее аспектов. И вот ауманово подтверждение этому из все той же его статьи, которое свидетельствует в пользу того, что Ауманн готов согласиться бы с экстенсиональным аспектом идеи когнитивного многообразия, и он категорически не согласен с интенсиональным ее аспектом. «Джон Харсаньи красноречиво доказывал, что различия в субъективных вероятностях следует искать только в отношении различий в информации, т.к. нет никакого рационального основания утверждать, что люди, всегда получавшие абсолютно одинаковую информацию, обладают разными субъективными вероятностями. Этот [тезис Харсаньи], разумеется, тождественен нашему предположению об одинаковых гипотезах. Результат нашей статьи можно рассматривать как аргумент против этого тезиса, потому что на практике бывает, что люди, уважающие мнения друг друга, тем не менее, решительно не согласны относительно субъективных вероятностей. Вместе с тем, этот аргумент не является окончательным: даже люди, признающие проницательность друг друга, способны приписывать друг другу ошибки в вычислении вероятностей выводов. Разумеется, мы не здесь не имеем в виду простые арифметические ошибки, но скорее систематические предубеждения, рассматриваемые Тверски и Канеманом».[158]

Систематические предубеждения относительно субъективных вероятностей, обстоятельно изученные Тверски и Канеманом,[159] о которых здесь говорит Р.Ауманн, заслуживают в данном контексте специальной оговорки. Существование подобных субъективных предубеждений было убедительно подтверждено Тверски и Канеманом на широком эмпирическом материале. Вместе с тем, лишь в агент-ориентированной перспективе, или «от первого лица» они представляются необходимыми и должны учитываться в качестве агентных предпочтений при построении нормативной модели принятия решений данным индивидом или данной целенаправленно исследуемой группой индивидов. Так, «объективное улучшение может рассматриваться как потеря, например, когда работник получает меньшее продвижение по службе, чем кто-либо еще в офисе»[160]. Несмотря на то, что по этой причине получивший повышение по службе работник, чей коллега в это же время получил более высокую должность, мог бы отказаться от своего повышения, если бы ему гарантировали, что и его коллега не получит повышения, это не означает, что в масштабах организации подобное субъективное предупреждение надлежит учитывать в качестве необходимого фактора. Другими словами, в объект-ориентированной перспективе субъективные предубеждения являются частью описания процесса принятия решения «в третьем лице», и не носят необходимого характера уже хотя бы потому, что могут быть различными для разных индивидов. Поэтому в объект-ориентированной перспективе, о которой пишет Р.Ауманн, систематические предубеждения трактуются в качестве элемента описания модели принятия решений вообще и они трактуются как контингентные, когда речь идет о построении нормативной модели этого процесса.

В отличие от этого, идея когнитивного многообразия агентов не подразумевает принятия гипотезы рациональности агентов в сильном смысле. Когнитивное многообразие среди прочего означает, что знание, мнения и т.д. агентов не всегда представимы в виде индуктивных приращений, ведь доступность методов и способов познания у разных агентов может различаться на разных уровнях анализа или в разных областях знаниях. Дело обстоит таким образом как вследствие причин, которые принято называть естественными или онтологическими, а именно, вследствие дифференциации познавательных способностей агентов, так и вследствие причин субъективного и социального характера - совокупностей принятых ими решений и совершенных жизненных выборов. Например, самый эрудированный правовед может никогда не узнать подробностей жизни насекомых, потому что в силу жизненных интересов или интеллектуальных возможностей ему недоступны необходимые для этого исследовательские методы, а самый квалифицированный инженер по тем же причинам может никогда не узнать ни вкуса ни цены Chateau Mouton Rothschild урожая 1945, если он праведный мусульманин и коллекционирует монеты, а не вино. Из этого мы можем заключить, что отождествлять познание с индуктивным приращением можно только в определенных случаях, когда мы уже сделали некоторые допущения относительно того, что такое познание протекает всегда «равномерно и прямолинейно» для всех областей знаний и любых агентов, и это отождествление всегда является абстракцией, поэтому если агент |3 не знает, что р, то для этого могут иметься причины необходимого характера, и он может никогда не достигнуть этого знания. Придерживаться этой идеи равнозначно тому, чтобы отказаться от Ауманновой Теоремы о Согласии. «Ключевая причина отказаться от Теоремы Ауманна в некоторых случаях заключается в следующем. Он использовал индуктивные множества для определения операторов знания. Однако на неиндуктивных множествах, если мы опираемся на неархимедовы вероятности, эта теорема недоказуема».[161]

Идея когнитивного многообразия служит для анализа функциональных аспектов и различаемых нами видов аргументации, и реализации аргументативных споров. На этой идее зиждутся необходимые и достаточные условия для того, чтобы интеллектуальный агент, формулирующий линию своего «поведения», с одной стороны, нуждался в аргументации и во взаимодействии с другими агентами, а, с другой стороны, имел некие гарантии того, что подобная деятельность способствует решению его стратегических задач за пределами данного аргументативного спора. Обсудим понятие интеллектуального агента и идею когнитивного многообразия по порядку и начнем со второй из них.

3.3. Когнитивное многообразие агентов.

Идею когнитивного многообразия агентов высказал в конце 80-ых гг. XX в. С.Стич в форме двух положений, которые он назвал эмпирическими гипотезами:

(а) имеются фундаментальные различия между людьми в том, каково содержание знаний, мнений, оценок и пр. у разных людей;

(б) имеются фундаментальные различия между людьми в том, каким образом люди рассуждают о мире и в том, какие способы они используют для формирования и изменения своих знаний о мире.

Гипотезу (а) Стич назвал эпистемической, гипотезу (б) — когнитивной. Ни одну из этих гипотез нельзя было назвать открытием ни в то время, когда они были выдвинуты Стичем, ни тем более теперь, когда к дискуссии по проблеме когнитивного многообразия подключились не только представители социальных наук и антропологии, но и специалисты в области эпистемологии и теоретической философии. Заслуга Стича и тогда и теперь заключается в том, что он подкрепил обе гипотезы своего теоретического положения о когнитивном многообразии сначала серьезным концептуальным анализом, в том числе в сфере аналитической эпистемологии, а позднее - широким эмпирическим материалом.[162]

«Если мы предположим, что имеется порядочное количество благоприобретенного многообразия в человеческих когнитивных процессах, и что модели рассуждений и когнитивных процессов в существенной степени сформированы культурными влияниями, это придаст определенную безотлагательность одному из самых почтенных вопросов эпистемологии. Ведь если существует множество разных путей, которыми человеческий разум \ мозг может упорядочивать и переупорядочивать свои когнитивные состояния, если в разных культурах рассуждения могут проводиться и проводятся весьма различными способами, то какие именно из этих способов применяем мы? Какие когнитивные процессы являются хорошими? В этом самом месте аналогия с языком примечательным образом дает сбой. Многие из нас склонны полагать, по крайней мере, в первом приближении, что среди языков один язык столь же хорош сколь и другой. Следует лишь выбрать тот, на котором говорят люди вокруг тебя и который они понимают. Напротив, многие из нас не склонны принимать радикальный релятивизм подобного сорта в том, что касается когнитивных процессов. Если примитивные племена или древние ученые или наши предки думают способами, совершенно отличными от того, как думаем мы, немногие из нас будут склонны сказать, что все эти способы одинаково хороши.. .Как определить, какие из них лучше? И сам вопрос, и философская традиция, из которой он вырастает, должны быть отброшены».[163]

Ядро своей критики Стич направил против аналитической эпистемологии, прежде всего в лице Н.Гудмена и его сторонников. Стич отвергает их идею о «рефлексивном равновесии» между правилами, при помощи которых люди получают достоверное знание посредством верификации своих гипотез, и результатами, идущими вразрез с этими правилами том, называя «эпистемическими ксенофобами» тех, кто опирается на эту идею.

Мы несколько изменим терминологию Стича, тем более, что в исследованиях когнитивного многообразия агентов, которому положили начало обе гипотезы Стича и которые ведутся в аналитической философии, в когнитивной науке и других смежных областях философии и психологии, единой терминологии не выработано. Мы будем называть гипотезу (а) экстенсиональным аспектом когнитивного многообразия, а гипотезу (б) — интенсиональным его аспектом. Для подобного изменения терминологии у нас имеется две причины, практическая и теоретическая. Практическая причина состоит в том, что в рассуждениях неудобно использовать слово «когнитивный» одновременно для указания на идею когнитивного многообразия, взятую целиком, и для ее части — гипотезы (б), поэтому мы сохраним это слово в первом случае и заменим его во втором. К теоретической причине вернемся после обсуждения этих двух аспектов.

Идея когнитивного многообразия Стича выступает в роли одного из философских оснований предлагаемой нами логико-когнитивной теории аргументации. Ее экстенсиональный аспект составляет одно из необходимых условий для того, чтобы агенты вступили в аргументативный спор, другие необходимые условия для этого, связанные со структурными особенностями интеллектуальных агентов, мы обсудим в следующих параграфах этой Главы. Интенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия указывает на достаточное условие для того, чтобы аргументативный спор был успешным. Поясним, почему это так.

Гипотеза об эпистемическом различии, или экстенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия, служит хорошим «материальным» объяснением того, почему люди решают вступить в диалог друг с другом, зачем им нужно выдвигать свою позицию (свое мнение) в споре и отстаивать ее перед лицом критики со стороны оппонентов. Эта идея говорит нам о том, что агенты делают это с познавательной целью, потому что если разные люди отличаются содержанием своих знаний, то они могут стремиться к тому, чтобы изучить содержание знаний и мнений других людей в той же мере, в какой они нацелены на познание чего-либо вообще. Интенсиональный аспект указывает на «действующую» причину того, почему агенты вступают в аргументацию. Этот аспект подразумевает, что поскольку все интеллектуальные агенты являются рациональными и разумными, постольку они одинаковы в своей способности к теоретическим умозаключениям и практическим рассуждениям, т.е. к постановке цели и поиску средств для ее решения, хотя и могут быть наделены этими способностями в разной мере. Следовательно, в аспекте познавательной цели аргументации достаточным основанием для того, чтобы агент а вступил в спор и начал аргументацию перед лицом агента Р, выступает признание Р рациональным и разумным, но все же отличным от а агентом.

Экстенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия подразумевает, что имеются некоторые положения, составляющие истинные знания или правдоподобные мнения одних агентов, однако в то же время существуют другие агенты, которым либо неизвестно, что данные положения истинны, либо они полагают, что они не являются истинными. Отсюда мы можем сделать вывод, что, несмотря на то, что только истинные положения составляют корпус знаний когнитивных агентов, тем не менее, не все истинные положения известны каждому агенту, что, в свою очередь, открывает следующую познавательную возможность. Когнитивные агенты, когда они этого желают или по какой - то причине нуждаются в этом, могут исследовать вопрос о том, является ли на деле истинным или нет множество предложений, относительно которого они знают или полагают, что оно истинно. Кроме этого, агенты могут аналогичным образом предпринимать подобные исследования не только в отношении своих знаний и мнений, но также и касательно знаний и мнений и других агентов.

Экстенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия изучается в разных науках под разными углами зрения. Например, в компьютерной науке бурно развивается агентно­ориентированное программирование, рассматриваемое как важная часть программ исследования искусственного интеллекта, и фокусирующееся на создании алгоритмов работы интеллектуальных агентов, наряду с объектно-ориентированным программированием, нацеленным на создание вычислительных приложений различного уровня[164]. Ниже мы обсудим понятие интеллектуального агента, родившееся в русле первого из этих направлений.

Этот же экстенсиональный аспект, но уже в другом ракурсе, исследуют в уже упоминавшихся выше программах пересмотра (ревизии) убеждений (belief revision) AGM, возникших в результате независимого друг от друга его рассмотрения в трех областях, изначально друг с другом не связанных: модификации знаний, изменения нормативных кодексов, выявления механизмов правдоподобных рассуждений.[165] В философии науки экстенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия можно вслед за И.Нийнилуото трактовать как эпистемический плюрализм. «Мир может быть описан посредством альтернативных лингвистических конструкций, и все они могут предложить нам интересные объективные истины.. .Поэтому ключевая идея семантики возможных миров состоит не в том, что возможные миры есть дополнительные реальности, но скорее в том, что понятие фактической истины есть частный случай общего понятия истины на некоторой модели».[166]

Гипотеза эпистемического многообразия нашла свое отражение и в некоторых других концепциях в сфере формальной эпистемологии. Например, в идее концептуального пространства П.Герденфорса, суть которой заключается в том, чтобы объяснять и уточнять когнитивные процессы, в особенности те, что связаны с образованием новых понятий и пониманием речевых сообщений. Имеющихся концепций объяснения подобных процессов недостаточно, считает П.Герденфорс, потому что и формальные (symbolic) и

коннекционистские (connectionism) подходы, господствующие в современной науке, имеют тенденцию к тому, чтобы если не искажать суть дела, то, по крайней мере, существенным образом его затемнять. Так, формальные подходы, на которые опирается аналитическая эпистемология, подчас оказываются слишком грубыми и чересчур унифицирующими то, что не всегда следует унифицировать. Коннекционистские подходы, исследующие когнитивные процессы в коммуникативном или мульти-агентном ключе, в последнее время существенным образом расширили свой арсенал за счет динамических систем. Однако это обстоятельство не отменяет того, что во многих случаях горизонт подобного субъект- ориентированного взгляда обнаруживает свою чрезмерную ограниченность. «Главный фактор, сдерживающий стремительное развитие различных применений концептуальных пространств - это недостаток знаний о соответствующих качественных измерениях. Именно благодаря измерениям чувственных восприятий психофизиологические исследования смогли достичь успехов в выявлении лежащих в их основании геометрических и топологических структур».[167]

Экстенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия находим и в когнитивной лингвистике, например, в ее «антропоцентрическом принципе и холистическом подходе к интерпретации языковой способности и процессов восприятия и порождения текста человеком — в противовес отстаиваемому генеративистами модулярному подходу».[168]

Интенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия направляет ее в эпистемологическое русло, что играет особенно важную роль применительно к аргументации. Оценка аргументов, выдвинутых в защиту или против какой-либо позиции в споре, предполагает использование «эпистемологических выводов», касающихся приемлемости посылок и адекватности связи между ними.[169] Суть интенсионального аспекта этой идеи заключается не только в том, что агенты обладают разными вычислительными и логическими способностями,[170] но также и в том, что представители разных этнических и культурных сообществ по-разному их используют. Люди неравны в том, что касается эффективности их мозговой деятельности — объем памяти и скорость припоминания, быстрота умственных реакций и эвристические навыки существенно разнятся от человека к человеку. Многие полагают, что эти различия определяются социальными или экономическими факторами, выступающими случайными причинами по отношению к биологическим и психологическим основаниям расхождений в этих навыках и компетенциях. Однако, как убедительно показывают сторонники нейронаук,[171] есть весомые основания полагать, что подобного рода расхождения между людьми могут иметь естественные причины и, следовательно, вполне могут оказаться вовсе не случайными стечениями ряда сопутствующих факторов, но устойчивой закономерностью. Так это или иначе, суть интенсионального аспекта говорит нам о том, что агенты различаются и

доступом к способам и методам создания и модификации своего знания, и доступностью для них этих способов и методов.172 Это соображение, в свою очередь, позволяет заключить, что агенты не равны как в том, что они знают и во что они верят, так и в том, каким образом они обретают свои мнения, получают и верифицируют свои знания. Таким образом, и сами знания и мнения агентов, и способы их получения различаются от агенту к агенту, и эти различия носят не случайный, но необходимый характер.

Подобные соображения в ракурсе формальных наук имеют двоякое значение. С одной стороны, интенсиональный аспект идеи когнитивного многообразия служит своеобразным спасительным кругом от проблемы логического всеведения. Эта проблема характеризует логические свойства знаний и мнений агентов, она коренится в наборах модальных аксиом, принимаемых в логических теориях, посредством которых моделируют знания агентов. Различают сильную, слабую и относительную версию логического всеведения.173 Сильная версия связана с набором из трех постулатов:

Иногда сильную версию проблемы логического всеведения связывают также и с формулой Т:

Три первых постулата, взятые вместе, подразумевают соответственно, что агенту доступно знание всякого истинного предложения, эта необходимая доступность знаний не зависит от самого агента, но зависит лишь от истинных предложений, могущих сделаться его потенциальным знанием, и что всякое истинное предложение, в конце концов, принадлежит корпусу знаний агента. Постулат Т еще более «усугубляет» проблему, потому что настаивает на истинности всякого предложения, составляющего знание агента. Слабая версия проблемы логического всеведения, которую большинство авторов считает ключевой ее версией, связана с постулатом Крипке:

Формула Крипке ? (А э В) э (ПА э ПВ).

Относительная версия проблемы логического всеведения вытекает из свойств знания агента, подразумеваемых в других модальных постулатах, например,

D ПА э ОА;
S4 ПА э ППА;
S5 ОА э ПОА.

[1] Ditmarsch, Hans van, Hoek, Wiebe van der, Kooi, Barteld. 2008. Dynamic Epistemic Logic. Synthese Library, vol. 337. Springer Netherlands.

[1] Арапова Г.В. Проблема логического всеведения и его теоретико-познавательные основания // Фундаментальные исследования. - 2013. - № 8-1. - С. 206-209.

Именно формула Крипке является ядром проблемы логического всеведения, потому что действие всех других модальных постулаты, кроме нее, можно либо ограничить в данной конкретной системе, либо отказаться от них. И то и другое приведет соответственно к ограничению некоторых логических свойств знания, либо к отказу от них, но не приведет краху формальной теории.[172] Формула Крипке есть логическое выражение идеи о когнитивном однообразии — в противоположность тому, что мы понимаем под когнитивным многообразием. Она свидетельствует против интенсионального аспекта когнитивного многообразия, потому что настаивает на присущих всем агентам умении выводить логические следствия из собственных знаний — об этом говорит ее антецедент, и знании всех логических следствий своего знаний на говорит о важном свойстве познающего субъекта — об этом говорит ее консеквент. Сложность состоит еще и в том, что этот постулат нельзя ни отбросить, ни ограничить, как другие формулы. И в том и в другом случае мы получим принципиально иную логическую теорию, ненормальную, а такие теории принято понимать как выражающие свойства мнений агентов, в той или иной степени обоснованных, но не знаний.[173]

Опасность проблемы логического всеведения для анализа аргументации имеется как в ракурсе экстенсионального, так и в ракурсе нтенсионального аспектов идеи когнитивного многообразия. Опасность для экстенсионального аспекта заключается в том, что если мы ограничим позиции агентов только их знаниями и будем считать, что всякий агент знает все логические следствия из предложений, выражающих его знания, то пространство для несовпадения точек зрения агентов в споре, необходимое для начала аргументативного спора, окажется весьма ограниченным. Для интенсионального аспекта опасность представляет ограничение способов моделирования отношений между аргументами исключительно дедуктивными, что, в конечном счете, приведет к тому, что анализ аргументации сделается частным случаем логической теории доказательства.

При этом главное затруднение здесь заключается не в самом эпистемическом многообразии агентов, т.е. не в том, что мы, вопреки ключевым постулатам готовы допустить, что «существуют такие a, p и q, что а знает, что p, p логически влечет q (то есть p з q логически истинно), но а не знает, что q»[174]. Она состоит в абсолютизации эпистемического многообразия, т.е. в том, что мы готовы согласиться с тем, что «каждый эпистемический возможный мир логически возможен». Экстенсиональный аспект, как выше было продемонстрировано, допускает существование возможных миров, которые возможны эпистемически, но не являются при этом возможными логически. Интенсиональный аспект позволяет миры, возможные эпистемически, но не логически, отождествить с разными моделями того, каким образом познающий агент отличает эти миры один от другого на различных уровнях их анализа.[175] С другой стороны, соображение о необходимом характере когнитивного многообразия открывает перспективу изучения этого многообразия не только в области когнитивных наук, этнологии и нейронаук, но также и при помощи формальных методов, например, отождествляя разных агентов с их интенсионально и экстенсионально понимаемыми различиями с разными логическими теориями, включая теоретико-игровые подходы и подходы с ограничениями композициональности.[176] В этом ракурсе многие авторы рассматривают языки бурно развивающихся с конца ХХв. гибридных логик как инструмент, претендующий на то, чтобы выразить такие свойства отношения достижимости между мирами модельных структур в нестандартных модальных логиках, как нерефлексивность, асимметричность, атранзитивность и трихомичность, характеризующие идею когнитивного многообразия агентов с формальной точки зрения.[177]

Вернемся к пояснению теоретической причины принятых нами наименований. Эпистемическое многообразие мы назвали экстенсиональным в несколько утрированном смысле того, что обычно считают экстенсиональным. Здесь мы используем это слово для указания на то, что данный аспект когнитивного многообразия сохраняет как таковые знания, мнения, намерения и иные части интеллектуальных агентов, вне зависимости от того, каким агентам они принадлежат. Иными словами, от того, что агент а знает, что р, а агент Р не знает этого, понимание сути знания не меняется. Похожим образом обстоит дело с мнениями и намерениями интеллектуальных агентов. Когнитивное многообразие мы назвали интенсиональным, потому что если агент а знает, что р, а агент Р не знает этого, то знать что р для агента а и не знать этого для агента Р суть разные понимания того, что значит знать. В самом деле, в интенсиональном аспекте когнитивного многообразия и в соответствии с постулатом позитивной интроспекции агент а также знает, каким образом он знает р и каким образом он верифицирует это свое знание. В отличие от этого, агент Р тоже может знать способы верификации своих знаний, хотя они необязательно будут тождественны способам, на которые полагается а, но при этом Р, разумеется, не знает, что р. Таким образом, когда мы говорим об интенсиональном, или когнитивном - в смысле С.Стича, аспекте знаний, мнений, целей, намерений, тогда подстановочность в отношении отдельных частей интеллектуальных агентов носит ограниченный характер при переходе от агенту к агенту, в то время как в экстенсиональном аспекте она сохраняется.

Таким образом, идея когнитивного многообразия в двух ее аспектах, экстенсиональном и интенсиональном, выступает философским основанием для логико­когнитивной теории. В первом аспекте она составляет необходимое условие для того,

чтобы агенты, преследующие познавательные цели, вступили в аргументативный спор. Во втором своем аспекте она обеспечивает возможность того, что позиции агентов спора будут упорядочены по-разному. И, наконец, оба аспекта идеи когнитивного многообразия служат залогом выполнения требования многосортности позиции агента спора.

3.1.

<< | >>
Источник: Лисанюк Елена Николаевна. Логико-когнитивная теория аргументации. Диссертация, СПбГУ.. 2015

Еще по теме Интеллектуальные агенты в аргументативных спорах.:

  1. Батурина Юлия Всеволодовна. ФОРМИРОВАНИЕ АРГУМЕНТАТИВНЫХ СТРАТЕГИИ У МАГИСТРАНТОВ- ПСИХОЛОГОВ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ СЕТЕВЫХ КОМПЬЮТЕРНЫХ ТЕХНОЛОГИИ (НА МАТЕРИАЛЕ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА), 2015
  2. Статья 51. Каждый имеет право на участие в культурной жизни.
  3. КОНСТИТУЦИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ 1994 ГОДА,
  4. *В соответствии со статьей 1 Закона Республики Беларусь «О порядке вступления в силу Конституции Республики Беларусь» вступила в силу со дня ее опубликования.
  5. РАЗДЕЛ І ОСНОВЫ КОНСТИТУЦИОННОГО СТРОЯ
  6. Статья 1. Республика Беларусь - унитарное демократическое социальное правовое государство.
  7. Статья 2. Человек, его права, свободы и гарантии их реализации являются высшей ценностью и целью общества и государства.
  8. Статья 3. Единственным источником государственной власти и носителем суверенитета в Республике Беларусь является народ.
  9. Статья 4. Демократия в Республике Беларусь осуществляется на основе многообразия политических институтов, идеологий и мнений.
  10. Статья 5. Политические партии, другие общественные объединения, действуя в рамках Конституции и законов Республики Беларусь, содействуют выявлению и выражению политической воли граждан, участвуют в выборах.
  11. Статья 6. Государственная власть в Республике Беларусь осуществляется на основе разделения ее на законодательную, исполнительную и судебную.
  12. Статья 7. В Республике Беларусь устанавливается принцип верховенства права.
  13. Статья 8. Республика Беларусь признает приоритет общепризнанных принципов международного права и обеспечивает соответствие им законодательства.
  14. Статья 9. Территория Республики Беларусь является естественным условием существования и пространственным пределом самоопределения народа, основой его благосостояния и суверенитета Республики Беларусь.
  15. Статья 10. Гражданину Республики Беларусь гарантируется защита и покровительство государства как на территории Беларуси, так и за ее пределами.
  16. Статья 11. Иностранные граждане и лица без гражданства на территории Беларуси пользуются правами и свободами и исполняют обязанности наравне с гражданами Республики Беларусь,