<<
>>

Идеологема «северности» в пространственной и ценностно-смысловой топографии

Исторический путь России направлен к морю. Освоение Арктики и Сибири следует приравнять к великим географическим открытиям. Духовный смысл этого движения и бесценный опыт аскетики могут быть восприняты и осмыслены сегодня как важное условие самоопределения и осознания национальной идеи.

Движение под парусом по океану в сложных погодных условиях («на грани разумного риска») обусловлено решением материальных задач, но в экстремальных обстоятельствах приобретает иррациональный, а следовательно, религиозный смысл. Стремление к спасению души материализуется в расстояние, которое нужно пройти до обетованной Цели. Преодолеваемые трудности воспринимаются первопроходцами как показатель роста духовных и телесных возможностей. Странничество в русской культуре воспринимается как путь к Храму. Это движение сополагается с устремленностью на Север, в котором русская культура осознавала и постигала сама себя.

Методология исследования, представленного в первой главе, основывается на системно-культурологическом подходе, позволяющем объединить историко­типологический, историко-генетический и структурно-семиотический анализ ценностно-смысловых категорий бытия и природных особенностей Русского Севера и, в частности, Соловецких островов как духовного центра социокультурного пространства северного «крестьянского м1ра».

В данном параграфе исследован феномен «северности» русской культуры. «Западное направление» предполагает преобладание таких качеств, укорененных в менталитете европейской культуры, как рационализм, мировоззренческий дуализм, потребительское отношение к природным ресурсам, социальную и экономическую динамику. «Восточное направление» характеризуется значимостью социальной иерархии, утверждением политической стабильности и незыблемости религиозно-культурного уклада. Как сказал английский поэт и лауреат Нобелевской премии Р.Д. Киплинг, «Запад есть Запад, / Восток есть Восток, / С места они не сойдут, / Пока не предстанут небо с землёй / На Страшный Господен суд».

«Запад» - это демократия, частная собственность, линейное время. «Восток» - монархия, отсутствие частной собственности на землю, цикличное время. Краеугольный камень западной культуры - личность, восточной - «космически санкционированный коллективизм»[94]. В отечественной культуре Запад и Восток «сходят с места». Это обстоятельство, затрудняя быт, придаёт бытию неизмеримые адаптивные возможности. Родовые черты русской культуры - бинарность и потенциальная расколотость[95]. Координата «запад- восток» представляет собой горизонталь земных ценностей, подразумевающих материальное устроение жизни («дольнего мира»). Координата «север-юг» имеет вертикальное, духовное («горнее») значение. «Южное направление» располагает к расслабленности, созерцательности, интересу к материальным ценностям, самодостаточности. «Северное направление» инициирует готовность к творчеству как к условию выживания, к диалогу, познанию нового, расширению экзистенциальных границ, к покаянию перед лицом опасности и Преображению как обретению нового качества. Координаты «юг-север» и «запад-восток» имеют двойственный, бинарный характер и представляют собой сочетание полярностей, зафиксированных в стабильных государственных, географических и культурных границах, но переходящих в метафизическое измерение: в образы социокультурного пространства. Точка пересечения пространственных координат проходит через сердце каждого человека, как микрокосма и Образа Божьего. Специфика русской культуры в её диалогичности, в способности соединять несоединимое. Вектор отечественной культуры во времени направлен с юго­востока на северо-восток. В несанкционированном «сверху» движении русской культуры к Северу, к морю-океану, к Арктике и Сибири примиряются противоречия Запада и Востока. Метафизика Севера являет себя в организации единой структуры, семантики и генезиса социокультурного пространства. «Сельский м1р» в восприятии его «изнутри» имеет три измерения: духовное, душевное и телесное. В широком смысле «сельский м1р» - это социокультурное пространство, в котором осуществляется актуализированный коммуникативный процесс, в котором участвуют природа (ландшафт), человек (образ Божий) и общество (община).
Структура социокультурного пространства включает в себя духовное (культовое), душевное (культурное) и телесное (экзистенциальное) измерения. В представлениях крестьян мир разделён на «видимый» (материальный) и «невидимый» (духовный). В центре мира - Творец: единый в трёх лицах Бог Отец, Бог Сын и Святой Дух. Святой Дух исходит от Бога Отца. В центр видимого мира над всеми тварями поставлен человек. История началась с грехопадения. В мир пришла смерть, но христианство дает возможность преодолеть небытие. Смысл жизнь крестьянина - спасение - реализуется через сораспятие Христу: через страдание, духовный и физический труд. Православная теология ориентирует человека на расширение духовных, культурных и экзистенциальных границ социокультурного пространства и поощряет стремление к подвигу как образу жизни. Один из архетипических образов русской культуры - витязь на распутье. Правильный выбор - это всегда трудный и опасный выбор. В ценностно-смысловой топографии его вектор указывает в сторону инобытийности - на Север.

Теоретическое рассмотрение идеологемы «северности» в пространственной и ценностно-смысловой топографии нуждается в понятийной и логической

определённости. Движение, направленное на расширение физических и метафизических пределов, требует мотивов, побуждающих к действию, волевого акта, стимулирующего усилие, и наличие Цели. Онтологические свойства Цели имеют ряд постулируемых ниже принципов:

1. Цель и субъект, устремленный к Цели, образуют потенциальную целостность, единство. Цель имеет священный характер и пребывает в «апофатическом сумраке».

2. Личность и общество познаются через их намерения.

3. С точки зрения витальных ценностей движение к Цели имеет иррациональный характер.

4. Цель деятельности пребывает вне деятельности. Конечный смысл целенаправленного движения ускользает в область метафизики и может быть сформулирован лишь в категориях «отрицательного богословия».

5. Стремление к Цели мотивировано верой, мифологией, идеологией.

6.

Умозрительная (социально значимая) или пространственно выраженная Цель является условием коммуникации субъектов, признающих ее детерминирующую сущность. Вынужденная миграция этноса является условием формирования его пассионарности, возможностью обретения дополнительной жизненной энергии для переформатирования социокультурного пространства.

7. Цель, маркированная в пространстве, выраженная в обетованном времени и в ценностно-смысловых категориях, способна консолидировать социум. Расширение социокультурного пространства невозможно без «подвига», напряжённого усилия, за которым следует переход культуры в новое качество[96].

Обращенность к онтологии концептов «движения» и «Цели» позволяет рассматривать социокультурное пространство как систему, в которой важнейшим показателем жизнеспособности является стремление к расширению её пределов: духовных, культурных, территориальных.

Ход всеобщей истории в значительной степени определяется пространственно-коммуникативными факторами. Древние земледельческие цивилизации, рожденные в долинах рек - Нила, Тигра и Евфрата, Инда, - были развернуты «спиной» к морю. Египтяне считали мореплавание делом «нечистым» и нанимали во флот чужеземцев.

Когда Средиземное море превратилось, благодаря финикийцам, в водный путь, не разъединяющий, а соединяющий континенты, стали возможны Критский феномен, великая греческая колонизация и расцвет полисной культуры Древней Греции. Открытие Колумбом Америки знаменовало для европейцев начало «Нового времени»[97]. Покорение воздушного океана и создание авиации изменило представления человечества о вселенной как «большой машине», где все непросто, но все-таки познаваемо. Освоение космоса создало предпосылки для осознания людьми разной конфессиональной и этнокультурной принадлежности своей надклассовой общности. Появление и широкое распространение Интернета и мобильной связи повлекут за собой последствия цивилизационного масштаба, которые мы ещё не в состоянии оценить и осмыслить.

Следовательно, выход в неизвестные прежде пространственные измерения дает импульс для качественных перемен в культуре. Расширение географического пространства требует технологически новых средств коммуникации: морских кораблей, самолетов, космических ракет. Так, например, освоение поморами Северного морского пути, Сибири и Америки стало возможно благодаря судам типа «коч», которые появились в начале XVII столетия, а в XVIII веке уже не упоминаются в документах. Когда вектор государственных интересов повернулся на Запад, в сторону Европы, Петром I было запрещено шитье «душегубных» поморских судов, в противовес которым построен военный флот по западному образцу. Насильственное переформатирование социокультурного пространства России на триста лет вперед предопределило политику догоняющей модернизации по отношению к Европе в экономике и культуре.

Корреляцию расширения пространственных границ с переменами в мировоззрении можно проецировать из всемирной истории на процессы, происходящие во внутреннем мире отдельного человека. Осознание личного греха («промаха» - греч.) как проблемы и преодоление его, или же приобретение новых навыков и умений, требующих ненормированных усилий, раздвигают горизонты мировидения, расширяют сознание. Движение (как феномен) имеет направленность, которую можно условно назвать «внешней» и «внутренней». «Внешнее» движение (развитие) предполагает совершенствование технологий бытия, основанных на сенсорных возможностях. Появиться может только то, что уже существует в виде идеи. Зрение усиливается биноклем, телескопом, микроскопом; руки и ноги - системой рычагов; слух - радиосигналами и так далее. Важно, чтобы одновременно с развитием технического прогресса не происходило упразднение человеческих возможностей и способностей. В странствии по морю, например, паруса вытеснены дизельными двигателями, маяки, гурии, деревянные кресты - спутниковой навигацией. Многие замечательные качества, которыми обладали наши предки, в значительной степени остаются невостребованными в постиндустриальном обществе.

Путь совершенствования технологий можно условно назвать «западным», путь внутреннего совершенствования - «восточным». Бинарные формы познания (рациональная - иррациональная) и движения (внешнее - внутреннее) дополняют друг друга в координате дольнего мира, тогда как горняя координата указывает путь русской культуры на Север.

В XII-XVI веках очевидны три потока русских поселенцев, осваивающих Беломорье: новгородско-псковский, владимиро-ростово-суздальский и

московский. В историографии принято различать «боярскую», «крестьянскую» и «монастырскую» колонизацию. Мы рассматриваем преимущественно религиозно­антропологические аспекты доместикации северного пространства.

Уместно соотнести русские и норвежские представления о «северности», потому что для европейцев именно русские и норвежцы являются «северными народами». Слово «Норвегия» в переводе с древнескандинавского - «путь на север», а слово «норвежец» (nordmenn) означает - «человек севера». Главную роль в формировании самосознания норвежцев играли географические условия[98]. Самосознание русских складывалось под влиянием православия. Образ Севера первоначально имел негативное значение и отождествлялся с долгой зимой, снегом, морозом, языческими финно-угорскими племенами, населяющими чуждое пространство, но со временем трансформировался в пространство, где обретается спасение души: «Здесь покой мой, здесь вселюся» (Пс. 131:14).

«Переход» (как обретение нового человеческого качества) и «движение» (как перемещение в пространстве) мотивированы невозможностью совмещения идеального и действительного. Для отказа от традиционного уклада, от семьи, устоявшейся религиозной жизни нужны мотивы предельного уровня. Пассионарная устремленность на север и северо-восток не была инициирована «сверху». Она усиливалась в периоды политической и экономической нестабильности, была реакцией на апокалипсические ожидания. В начале XVII века, в смутное время междуцарствия, когда появилась реальная возможность гибели Московской Руси, наше Отечество исподволь прирастало Сибирью. Примерно в течение сорока лет был освоен Северный морской путь. Кочи русских первопроходцев добрались до Аляски. Это было духовное движение русского народа на Восток («на всток», «встречь солнцу»), который на сакрально­географической карте мира сополагался с Севером, где поморы «открывали сияющие чертоги рая и зияющие бездны ада»1.

В отечественной историографии рассматриваются, как правило, социально - политические, классовые и экономические причины восточнославянской [99]

колонизации . Между тем, важнейшим мотивом движения православных христиан в земли, где восемь месяцев в году стоит морозная зима, а летом (как условие аскезы) одолевают мошка и комары, были духовные основания, имеющие объяснение в православной эсхатологии. Не санкционированное властями движение русских крестьян на Север, на необжитые и неведомые земли, населенные языческими народами, обусловлено в значительной степени такими же мотивами, по которым первые христиане, взыскующие спасения, уходили от мира в дельту Нила и Нитрийскую пустыню. Христианство утвердилось в Римской империи как учение «не от мира сего». Орудиями первых христиан были желание уподобиться Христу и готовность к мученичеству. Во время гонений Диоклетиана и Г алерия, объединивших все сословия римского общества в борьбе против христианства, общественное мнение склонилось от неприятия христиан к

-5

удивлению и благоговению перед ними: «последние стали первыми» . После обнародования Миланского эдикта 313 года, признававшего равенство религий в государстве, звание «христианин» негласно было признано почетным. Численность христиан неизмеримо возросла, а уровень их нравственности столь же сильно упал. Ответом Церкви на обмирщение паствы и внутренние разногласия стало сознательное и целенаправленное стремление меньшей части христиан к инобытийности, иночеству. Слово «монах» (греч. monachos) означает «одинокий». «Монастырь» как социальный институт исторически сложился в конце III - начале IV века в Египте и Сирии4. Пустынножители появляются в безлюдных местах на севере Африки. Монашеская страна Фиваида, почти лишенная растительности, природными условиями была предназначена для аскетических подвигов и пустынножительства. Жаркий и сухой климат благоприятствовали духовным устремлениям иноков. 1

Важнейшая черта христианской аскетики - расширение экзистенциальных границ. Слово аскетизм (греч. askesis) - упражнение, подвиг. Это принципы поведения, при которых человек, подавляя естественные желания и побуждения, отказывается от жизненных благ и удовольствий. Целью аскетизма является стремление к освобождению от земных потребностей, уподобление Христу и спасение[100]. Православие - религия обетованного времени. Христианская аскетика настраивала пустынножителей на ожидание конца времен и открывала им путь через Византию в сторону Киевской Руси, а позднее - к Студеному морю, где суровые климатические условия предопределили появление «Северной Фиваиды». Идея Русского Севера воплощает идею перехода, идеал Преображения, идеологию, принимающую формы оппозиционности и маргинальности. Жизнь в условиях восьмимесячной зимы требует трудового усилия, подвига и упования на чудо как явление повседневное.

Север формирует спокойное отношение к смерти и творческое отношение к жизни, требует не пассивного ожидания гибели или спасения, а действия, движения. Даже у коренных народов тундры социокультурное пространство формируется «вокруг тропы». Освоение новых территорий, технологий, навыков и умений - важное условие выживания за пределами Полярного круга.

Освоение Арктики - процесс перманентный, не ограниченный конкретными историческими периодами. Не только люди выбирают Север, но и Север выбирает людей с «пограничной ментальностью», обреченных на стремление к расширению известных пределов. Феномен границы привлекает путешественников, находящихся в состоянии духовного распутья (с бинарной идентификацией), склонных к рефлексии. Граница - это территория, имеющая метапровокативный статус: место борьбы или неустойчивого баланса

противопоставленных сил, где качества явлений, выдвинутых на предельные рубежи бытования, проявляют себя в наиболее яркой форме.

Бегство от мира было формой оппозиционности в пространстве русской культуры. В соответствии с аналогичными мотивами в христианстве III—V веков оформлялось монашество: сначала как частные проявления духовной

маргинальности, а затем - как социальный институт.

Когда на Руси был усвоен христианский идеал, невозможность его осуществления «здесь и сейчас» уводила боголюбцев на поиск «обетованного пространства» для обретения в нем «обетованного времени», когда «никаких времен не будет». Русский путь к Северному Ледовитому океану на северо-западе ограничен государственными рубежами, а на востоке - природными препятствиями. В их преодолении рождалось новое качество русской культуры. Её «женская» (телесная и душевная) ипостась обретали «мужские» (духовные) очертания в освоении морских просторов.

Освоение Севера, отличающегося суровыми климатическими условиями, требовало от русских поселенцев жертвенности. Странничество в русской земледельческой культуре стали духовным вызовом, возможностью решения социальных и экономических проблем. Смена пространственных координат подразумевала отказ от собственности и привычного образа жизни, предполагала после символической смерти рождение в новом качестве: Преображение. Промысловиков, которые зимовали на Мурмане и на Шпицбергене, а через год возвращались, когда их уже отчаялись ждать, называли отпетыми. Это был высокий морально-нравственный статус людей, еще не исполнивших свое земное предназначение. Они уходили в монастырь, принимали обеты келейничества по достижении старости, трудничества в монастыре или паломничества в Палестину.

Морская стихия - наиболее очевидный символ, соединяющий физическое и метафизическое основания бытия. Море - духовные врата к первообразу (архетипу) инобытия, потустороннего мира. В эпоху парусного мореплавания и визуальной навигации условия северного мореплавания предполагали знание береговых примет и знаков, цикличности приливов и отливов. Сувои (столкновения встречных течений), сложный рельеф морского дна, часто меняющаяся погода, студеная вода, ледовые условия воспринимались как естественные препятствия, преодоление которых ставило перед человеком вопрос о смысле жизни. В Поморье говорили: «Кто в море не ходил, тот Бога не маливал». Для Преображения необходимо пройти путь испытаний.

Семантика моря как социокультурного пространства имеет универсальный характер для разных народов. Береговая линия - «край света». Остров - «священный центр потустороннего мира. Ветер - выражение судьбы. Туман - символ неопределенности. Рассеивание тумана соотносится с прозрением и откровением, олицетворением перехода из одного состояния в другое[101] [102] [103]. Движение по воде - «реальное переживание смерти». Постепенное уменьшение размеров корабля по мере его удаления от берега подкрепляло убеждение людей, остающихся на берегу, в правдивости одного из древнейших мифологических сюжетов - путешествия душ умерших по морю в загробный мир, когда мореход погружался в пучину вод. По словам М. Хайдеггера, «смелость узнает в бездне страха почти нехоженый простор бытия, чей свет впервые дает всякому сущему

Л

вернуться в то, что он есть и чем может быть» . З. Фрейд считает, что любой человек становится религиозен, переживая «океаническое чувство»

-5

беспредельности . В состоянии морской болезни (когда «море бьет»), человек «...переживает муки, разрешающиеся выходом в новое пространство, что воспринимается как освобождение, как «рождение», как приобщение личности к бессмертию»[104]. Образ моря соотносится с воплощением небытия, из которого начинается инобытие. Движение океана «погружает человека в переживание «экзистенциальной тошноты»1. Этот процесс напоминает инициацию, как одну из религиозно-культурных универсалий. Морская болезнь сопровождается яркими видениями в тонком сне, а на выходе из состояния «умирания» - радостью обновленной жизни. Переход или «прорыв» сквозь предметность в иной план бытия, «в ноуменальный мир свободной воли» имеет место именно в пограничных ситуациях перед лицом гибели, крушения, неудовлетворенности существованием, лишенной очевидных оснований.

Море - «тот локус, где подобная ситуация возникает особенно естественно и относит человека в одну из двух смежных и имеющих общий исток областей - царство смерти и царство сновидений»[105] [106]. Здесь выстраиваются новые ценностно­смысловые парадигмы, мобилизуются духовные и жизненные ресурсы. Предельные обстоятельства предопределяют «перемену ума» - покаяние и готовность начать жизнь по-новому. Морская практика соотносится с опытом христианской аскетики. Преодолевая трудности, мореплаватель невольно приходит к мысли о том, что он еще не знает своих возможностей, что у него все самое главное - в будущем. Опасность побуждает к покаянию, а покаяние предшествует Преображению. Помощь на море приходит к терпящим бедствие людям внезапно, как ответ на молитву и просьбу о помощи отчаявшихся, но уповающих на чудо людей. Море испытывает человека и наказывает его. Отношение к морю отражается в поморской поговорке: «Море - измена лютая, одна волна положит на борт, вторая - накроет».

О мужестве поморов свидетельствует рассказ, хранящийся в Государственном архиве Архангельской области. Зимой 1859 года онежские крестьяне везли по льду почту в Соловецкий монастырь. Их странствия из-за непогоды продолжались с 15 декабря по 14 января. Участник событий свидетельствует: «Лед сжимался и затирал шняку. Мороз доходил до 30 градусов. Сонные и озябшие, в мокрых рубахах мы выскакивали из лодки, боролись с поднимающимися торосами, падали в воду. Так провели ночь и день. К вечеру волнение погоды прекратилось. Мы вытащили лодку на лед, переменили белье, приобщились масла, взятого из монастыря от мощей преподобных Зосимы и Савватия, простились перед смертью, упав друг другу в ноги, и в ожидании гибели легли в лодке друг на друга, накинув сверху шубы... Абрамов, желая спасти себя и товарищей, решился продолжать путь по шуге. Его спасала ловкость в хотьбе. С помощью двух багров, не останавливаясь, Абрамов почти добрался до берега. Он встретил крестьянина из Зимней Золотицы Михаила Васильева Пахомова. Абрамов попросил Пахомова спасти своих погибающих товарищей - перенять их на лодку. Михаил Васильев с крестьянином Ильей Федуловым Ануфриевым, с трудом проламывая лед, пошли за несчастными, замерзающими в пяти верстах от берега, и доставили их на мыс Вепрь. Это промысловый стан, где находилась часовня во имя Николая Чудотворца»[107].

Святителя Николая поморы называли «Скорый Помощник» и в странствиях уповали на его заступничество. Именем Николая (Миколы) освящены многочисленные храмы, приделы, часовни.

Море учит монашеским добродетелям - смирению и дисциплине. Если подвиг и гибель монаха произошли во время исполнения морских послушаний, это могло быть приравнено к мученичеству и исповедничеству. Жители Умбы, например, как святого почитают неизвестного инока, нетленное тело которого было обретено на морском берегу. У северных крестьян прославлены «взятые морем» Иоанн и Лонгин, преподобные Иона и Вассиан. Осталось немало свидетельств о помощи промышленникам и паломникам от отцов и начальников Соловецких преподобных Зосимы и Савватия. Святой Варлаамий, Керетский чудотворец, избавил поморов от червей, истачивающих деревянные корпуса судов. Когда туман опускается на воду, норвежские рыбаки говорят: «Русский поп жену везет».

Вектор движения русской культуры во времени и в пространстве направлен от степи к морю. По мере приближения к океану в характере русского человека все сильнее проявлялись иноческие черты. Север располагает не к семейной, а к монашеской жизни[108] [109]. В статистических сведениях по Онежскому уезду начала ХХ века здесь отмечена самая высокая в Архангельской губернии женская смертность. Уровень материального благосостояния крестьян был сравнительно высоким, но на женские плечи ложился нелегкий груз ответственности за семью и хозяйство, когда мужья на полгода уходили на Мурман. Старшие в доме женщины («большухи») жили в постоянной тревоге за детей («зуйков»), которых отцы приучали к морю. Невесты беспокоились о женихах, ушедших на промысел, жены - о мужьях. Перенапряжение проявлялось в эмоциональной

Л

неустойчивости, в истовой религиозности, доходившей до фанатизма . В Кушереке и Нименге можно было услышать присловие: «Иду в поле, дети - в доме. Мать Богородица с детишками водится».

В морской культуре мерцают смыслом образы храма и маяка, корабля и дома, поклонного креста и мачты. Хождение по водам соотносится со странствием по житейскому морю. Крестьянские избы - пятистенки («хоромины») - напоминают лодии, плывущие по небесному океану. Килевая часть судна и несущая балка дома называются одинаково - «матица». Хоромина - храм. Церковь, подобно кораблю, приводит человека в Царство Небесное. Судно - суд - испытание. Корабль - короб - гроб. Дом - домовина. Ванты на поморских судах назывались «ноги». С их помощью благодаря «ветрилу» (парусу) корабль идет по воде. Этимологические ряды близких по значению понятий напоминают о водных погребениях восточных славян, о восприятии корабля как дома и храма. Мир живых и мир мертвых разделяет водная преграда, берега оформляют знаки перехода, движения к обетованной цели. Идея «перехода» как возможности спасения (в широком смысле) по мере христианизации Севера выкристаллизовывалась в идеале Преображения.

Евангельский сюжет о Преображении на горе Фавор интуитивно близок и понятен людям, чья жизнь связана с «хождением по водам», поэтому островные монастыри Русского Севера, как правило, называются Преображенскими. Это, в частности, Соловецкий монастырь на Белом море, Валаамский (на Ладожском озере), Спасо-Каменный (на Кубенском озере).

Условия парусного мореплавания воспитывали в промышленниках спокойное мужество, терпение («мы привычны!»), умение ценить слово, наблюдательность, готовность к самопожертвованию и упование на чудо как естественное явление в предельных обстоятельствах. Все эти качества характера необходимы для жизни в суровых условиях арктического мореплавания.

Поморы говорили: «Островито наше морюшко: прислону в нем много». «Прислоны» отмечены церквями, часовнями, обетными крестами, холмами, приметными скалами и гуриями - насыпями, сложенными из камней. «Мореходные книги» - лоции - отмечают береговые ориентиры: «гурьеватые наволоки», «крестоватые сопки» и «взглавья». Деревянные кресты ориентированы по сторонам света, указывают опасные места, подходы к берегу, вход в бухту. Иногда на мачте и перекладинах крестов встречаются надписи, рисунки. В них могли быть врезаны медные иконы.

Крест - орудие спасения, выражение благодарности за спасение и, одновременно, приметный знак для мореходов. Наиболее древнее средство навигации - это костер, который разводили на берегу. Во второй половине XIV столетия костер могли заменять железные шесты с бочками смолы или корзинами угля на вершинах. По мере освоения русскими поселенцами морских побережий, все более важное место в маркировке «морского хода» занимали обетные деревянные кресты. На берегах Белого и Баренцева морей еще в начале XX века возвышались тысячи деревянных крестов - могильные, обетные, поклонные. Они напоминали об опасности и возможной гибели, давали надежду на спасение. Морские побережья Беломорья и Арктики оформляются знаками перехода: крестами, часовнями, храмами, маяками.

У поморов сложилась система «морских ходов» - маршрутов, которые зафиксированы в рукописных лоциях, передающихся от поколения к поколению. Слово «лоция» происходит от голландского слова loodsen («вести корабль»). Лоции содержат подробное описание навигационных особенностей водных бассейнов, гидрологические и погодные условия, положения берегов, глубины, мели, течения, приметные места. В широком значении «лоция» - одна из частей науки судовождения, занимающейся изучением водных бассейнов с точки зрения условий плаваний по ним. «Мореходные книги» описывают, в каком направлении идти и на какие прибрежные ориентиры обращать внимание. По-видимому, самая древняя сохранившаяся беломорская лоция - рукопись «Книга Кушерецка» из семьи священников Кононовых - датируется началом-серединой XVIII века. Мореходная книга из села Кушерека указывает путь возле Соловецких островов «из Онеги в Норвеги» («Онега - та же Норвега»). Диалог культуры «поля» (поморов) и культуры «моря» (скандинавов) в разное время принимал характер военного противостояния, торговли, сотрудничества, дипломатической переписки между настоятелем монастыря и шведским королем, но условия севера располагают в большей степени к мирному сосуществованию и диалогу, нежели к конфронтации. В северной части острова Шпицберген, в бухте Соловецкой, до сих пор сохранились следы древнего поморского становища[110]. Поморам принадлежит первенство в освоении Европейской Арктики и Северного морского пути восточнее Новой Земли. Великие географические открытия были бы невозможны без особой техники судостроения (шитья «вицей» - еловым корнем и молодыми побегами деревьев) и без малоизученной технологии полярного каботажного мореплавания.

Численность команды среднего судна - от четырех до восьми человек. В носовом отсеке на металлической подставке или в ящике с песком разводили костер, чтобы готовить еду из крупы, коровьего масла, сушеной рыбы. Для профилактики цинги использовали квашеную морошку и моченую бруснику. Отправляясь на Мурман, брали с собой сруб небольшого дома в разобранном виде. В удобных бухтах обустраивали становища - промысловые пункты с избами, амбарами, ледниками (погребами) и другими хозяйственными постройками. Основными промыслами были солеварение (вываривание соли из морской воды и воды соленых источников), «зверобойка» (охота на тюленя и нерпу), рыболовство. Работа в море и возле моря требовала предельного напряжения сил. В «островитом морюшке» особенности мореплавания определяются значительными приливами и отливами, перепадом глубин, сувоями, низкой температурой воды. Погода изменчива и капризна. Осенью на море опускаются туманы. Сезонная навигация возможна лишь со второй половины мая до начала октября. Эти условия воспитывали в промысловиках высокую личностную религиозность. Промышленникам свойственно неосознанное стремление к расширению освоенной территории, а также экзистенциальных границ: возможных пределов. Этнографы начала XX века обращают внимания на свойственные жителям Поморского берега Белого моря тяготение к староверию, широко распространенную практику религиозных обетов, келейничество (уход в лес для уединенной и молитвенной жизни), фатализм, а в пожилом возрасте - фанатизм. Божественное вмешательство («чудо») прозаически воспринималось как необходимое условие выживания. Поморы уповали на «Божью волю», удачный промысел, благополучное возвращение домой.

В Поморье сложились типы судов, которые в совокупности представляли собой гражданский флот, возникший задолго до появления регулярных военно­морских судов. Создание Военно-Морского флота в XVIII веке было важной государственной задачей, которую решал царь Петр I. Государь запретил строительство «душегубных» дощаников, лодий, шнек и кочей. Началось длительное противостояние государственной воли и практических потребностей северных промышленников. В развитии торговли западные страны были заинтересованы не меньше, чем Россия. Эта потребность требовала навигационного оформления морских путей. В начале - середине XVIII века в Белом море не было ни одного маяка. Огни в виде смоляных бочек зажигались в случае необходимости. Торговые корабли не менее, нежели военные суда, нуждались в ориентирах. В 70-х годах XVIII столетия англичанин Гом, занимавшийся лесной деятельностью в Онеге, построил деревянный маяк на острове Жижгин. В 1818 году на острове Мудьюге появилась пара неосвещаемых створных знаков. Поставлены опознавательные башни на мысах Пулонге, Терском - Орлове, на острове Сосновце. В 1830 году на острове Мудьюг началось строительство первого каменного маяка на Белом море, которое было окончено в 1838 году. К 1841 году выросли маяки Моржовский, Жижгинский и Орловский. Они освещались масляными лампами.

16 августа 1860 года начальник Гидрографической части г. Архангельска штабс-капитан Зарубин пишет рапорт в Г идрографический департамент Морского министерства о возможности установить маяк в главе Секиро-Вознесенского храма на горе Секирной, на что настоятель Соловецкого монастыря архимандрит отец Порфирий дает свое согласие \

Согласно предписанию господина бывшего Главного командира Архангельского порта от 23 декабря 1861 года за № 802 и Гидрографического [111]

Департамента от 4 марта 1863 года, начаты работы по строительству маяка на острове Жужмуй1.

В 1874 году на Святоносском маяке в Белом море впервые в России установлен сигнальный аппарат - паровой свисток Гольмса[112] [113]. Он должен был подавать сигнал во время туманов. За устройство ложных маяков и знаков виновным грозило наказание от десяти до двенадцати лет каторги. Маячный огонь зажигался с заходом солнца. Служители обязаны были наблюдать, чтобы пламя имело указанную высоту и яркость, снимать нагар с фитилей, производить необходимый ремонт. Маяки, как правило, строили в отдаленных от человеческого жилья труднодоступных местах, где не всегда бывает пресная вода, поэтому образ жизни служителей маяков в значительной степени определялся такими же внешними условиями, которые были характерны для пустынножителей.

Гидрографическим Департаментом было принято решение установить на Белом море десять маяков, что не снижало значимости береговых крестов, часовен и храмов наряду с природными ориентирами. Маяки органично дополнили оформление этнокультурного ареала Поморья в пространстве Русского Севера. «Домашнее», «Соловецкое», «Белое» море соединило Соловецкий монастырь с береговыми селами, деревнями и погостами, а через них - с Россией. Торговые и экономические связи со Скандинавией для северных крестьян стали бытовым явлением. Новые пространственные измерения определяли особое видение поморами внешнего мира - его распахнутость в Европу и Арктику.

Парусное судоходство постепенно вытеснялось пароходами. На смену паровым двигателям пришли дизеля и моторы. Для мореплавания все меньше нужно было затрачивать физических усилий. Развитие подводного флота требовало новых навигационных средств - радиомаяков. Спутниковая навигация сделала излишними световые маяки. В советское время береговые кресты уничтожались как «объекты культа» вопреки здравому смыслу и потребностям каботажного плавания. Духовный смысл мореплавания постепенно утрачивался, что предопределило деформацию социокультурного пространства северной деревни. По мере восстановления традиционных духовных оснований и возрастания роли современного Соловецкого монастыря в жизни России, постепенно возвращается интерес к парусному судоходству. На берегах и островах Белого моря возносятся «новодельные» приметные кресты, устанавливаемые рыбаками и путешественниками по обету или в ожидании благоприятной погоды. Это знаки «перехода» и границы, предупреждающие об опасности.

Мы рассмотрели идеологему «северности» в ценностно-смысловой топографии русской культуры. Важнейшей ее дефиницией является идея «перехода», предполагающая наличие перманентной расширяющейся границы, которая может распахнуться в бескрайность, в беспредельность, в бесформенность. Любое явление бытийствует только в известных рамках, за пределами которых начинается инобытие. Ситуация «границы» определяет ряд онтологических особенностей восприятия реальности людьми, устремленными к расширению пределов самопознания:

- склонность к рефлексии - бинарной самоидентификации (к осмыслению предельных вопросов и ответов);

- осознание настоящего как борьбы или неустойчивого баланса противопоставленных сил;

- стремление личностей к объединению в профессиональное или духовное сообщество: монастырь, товарищество, артель, команда, дружина, община, братство1.

Анализ арктического мореплавания как формы аскетики позволяет выявить признаки внешнего сходства «хождения по водам» с монашеской духовной практикой:

1. Море - инобытийная стихия, перемещение по которой соотносится с реальным переживанием смерти. Избавление от морской болезни - результат психологической метаморфозы, а именно - преодоления «эго». Надо мысленно согласиться с тем, что «я» - часть моря и корабля, чтобы муки, испытываемые при «умирании» превратились в радость обретения нового качества. Морское волнение трансформирует энергию страдания в радость обновленной жизни. Важно жить в одном ритме с волнами. Нельзя думать о прошлом и будущем, когда в настоящем требуется предельная концентрация внимания и усилий. Необходимо преодолевать страх и физическую немощь.

2. Движение по океану на парусном судне воспроизводит ряд важнейших архетипических моделей, возвращающих «к началу»: рождение мира из яйца в водах предвечного океана; формирование сообщества и форм коммуникаций в тесном пространстве морского судна как проекция монашеского общежития.

3. Способ и формы сакрализации природной среды, как части естественной навигационной системы, отражают идеологические и мировоззренческие особенности мореплавателей. Наиболее архаические и универсальные объекты почитания - холмы, острова, пещеры, водные источники, священные рощи, большие деревья и скалы. Их дополнительная маркировка, оформляющая освоенное православными христианами пространство, предполагает строительство на холмах часовен и церквей, установку на приметных местах деревянных крестов. Строительство маяков имело исключительно практический смысл, но мореплавателями они наделялись сакральным значением. Образы храма и маяка могли соединяться в архитектуре.

Подводя итог сказанному, рассмотрим онтологические качества «Севера» как социокультурного пространства:

1. «Север» - понятие относительное: вечно расширяющаяся граница, взыскующая «мужских» поведенческих качеств. «Женское» в природе и в культуре - предполагает традиционный, консервативный, охранительный тип поведения.

2. Освоение Севера требует духовных или идейных мотивировок, в любом случае - иррациональных по отношению к витальным ценностям.

3. Север - «монашеская страна». Не случайно в общественном сознании по отношению к Русскому Северу и Поморью утвердилась устойчивая духовная характеристика - «Северная Фиваида». В начале истории поселения следует искать святого подвижника, «культурного героя» или «гения места». Города и села, как правило, складываются вокруг монастырей и пустыней. Монахи уходят от мира, а мир идет за ними.

4. Пустынножители приходили на необжитые земли, чтобы остаться навсегда для обретения вечной жизни, а ушкуйники - как «чужие», чтобы взять дань («ясак») и вернуться.

5. Ландшафтные границы Русского Севера соответствуют пределам экзистенциальным, духовным, государственным, но редко совпадают с внутренним территориально-административным делением.

6. Выход за пределы освоенного пространства предполагает отказ от традиционных морально-нравственных норм - антиповедение. В соответствии с бинарной психологической инверсией «разбойники» обретают статус первопроходцев и культурных героев, а люди, считающие себя грешниками, становятся прославленными святыми.

7. Расширение освоенного пространства требует ненормированного усилия - жертвы или готовности к обретению нового качества через страдание и достойно пережитую опасность как форму инициации. «Запредельное состояние» превращается в повседневный образ жизни, традицию, религиозно-культурный уклад.

<< | >>
Источник: МАТОНИН ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ. СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО СЕВЕРНОЙ ДЕРЕВНИ: СТРУКТУРА, СЕМАНТИКА, ГЕНЕЗИС. Диссертация, СПбГУ.. 2015

Еще по теме Идеологема «северности» в пространственной и ценностно-смысловой топографии:

  1. Новикова Валентина Николаевна. Ценностные традиции женского воспитания в крестьянской семье Швеции XIX века. (Диссертация, Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова), 2015
  2. МАТОНИН ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ. СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО СЕВЕРНОЙ ДЕРЕВНИ: СТРУКТУРА, СЕМАНТИКА, ГЕНЕЗИС. Диссертация, СПбГУ., 2015
  3. Статья 9. Территория Республики Беларусь является естественным условием существования и пространственным пределом самоопределения народа, основой его благосостояния и суверенитета Республики Беларусь.
  4. КОНСТИТУЦИЯ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ 1994 ГОДА,
  5. *В соответствии со статьей 1 Закона Республики Беларусь «О порядке вступления в силу Конституции Республики Беларусь» вступила в силу со дня ее опубликования.
  6. РАЗДЕЛ І ОСНОВЫ КОНСТИТУЦИОННОГО СТРОЯ
  7. Статья 1. Республика Беларусь - унитарное демократическое социальное правовое государство.
  8. Статья 2. Человек, его права, свободы и гарантии их реализации являются высшей ценностью и целью общества и государства.
  9. Статья 3. Единственным источником государственной власти и носителем суверенитета в Республике Беларусь является народ.
  10. Статья 4. Демократия в Республике Беларусь осуществляется на основе многообразия политических институтов, идеологий и мнений.
  11. Статья 5. Политические партии, другие общественные объединения, действуя в рамках Конституции и законов Республики Беларусь, содействуют выявлению и выражению политической воли граждан, участвуют в выборах.
  12. Статья 6. Государственная власть в Республике Беларусь осуществляется на основе разделения ее на законодательную, исполнительную и судебную.
  13. Статья 7. В Республике Беларусь устанавливается принцип верховенства права.
  14. Статья 8. Республика Беларусь признает приоритет общепризнанных принципов международного права и обеспечивает соответствие им законодательства.
  15. Статья 10. Гражданину Республики Беларусь гарантируется защита и покровительство государства как на территории Беларуси, так и за ее пределами.
  16. Статья 11. Иностранные граждане и лица без гражданства на территории Беларуси пользуются правами и свободами и исполняют обязанности наравне с гражданами Республики Беларусь,
  17. Статья 12. Республика Беларусь может предоставлять право убежища лицам, преследуемым в других государствах