«Хороший моряк познается в плохую погоду»

Через сто лет после буржуазной революции (1640-1660) в Англии свершилась промышленная революция. Вместо древесного угля, бывшего до того традиционным видом топлива, в процессах плавки впервые начали использовать каменный уголь и кокс; бы­стродействующие прядильные машины и механические ткацкие станки открыли эру новой техники производства; мануфактуры превратились в фабрики, которые исключительно быстро и неза­висимо от использования энергии воды распространились по всей территории страны.

Произведенные излишки продуктов нужно было кому-то про­давать, но британские рабочие отнюдь не были платежеспо­собными покупателями. В силу объективных причин возросла потребность в колониях. Они нужны были как рынки сбыта, как

источники сырьевых ресурсов (правда, на первых порах речь шла лишь о таких продуктах, как табак и сахар), как объекты легкого обогащения за счет ограбления других народов и, наконец, как опорные пункты противодействия экспансионистским устремле­ниям других государств.

С тех пор как Испания в ходе неудачных для нее распрей с Бурбонами потеряла свое могущество, а король Людовик XIV (1643-1715) с гордостью провозгласил: «Пиренеи больше не су­ществуют!», Франция стала наиболее могущественным соперни­ком, которому Англия вынуждена была противостоять в споре за расширение колониальных владений. Войны между странами- соседями, находящимися по обе стороны Ла-Манша, становятся основной частью исторической картины XVIII века, картины, представляющей собой прежде всего полотно художника-батали­ста. И хотя в войне за испанское наследство (1701-1713) испан­ский трон, невзирая на противодействие Великобритании и Гол­ландии, оказался в руках Филиппа V, внука Людовика XIV, ослабленной Франции пришлось все же расстаться по Утрехтско­му миру со значительной частью своих колоний. В войне, кото­рая велась за австрийское престолонаследие (1740-1748), Велико­британия начиная с 1741 года поддерживала Австрию в ее отношениях с Пруссией и Францией.

В Семилетней войне (1756-1763) Уильям Питт Старший сме­нил своих «компаньонов» и в союзе с Пруссией одержал победу над Австрией и Францией. Заключенный в Париже в 1763 году мир обошелся Франции еще дороже, чем Утрехтский: была утра­чена Канада, страна понесла ощутимые потери в Карибском мо­ре, Африке и Индии. В 1608 году голландец Гуго Гроций^[LXXIII] опу­

бликовал свой первый крупный научный труд «Свободное море», в котором провозглашал и отстаивал принцип свободы морей. Всего лишь через год этот труд был переведен на английский язык Ричардом Хаклюйтом (1552-1616), крупнейшим английским историком эпохи Великих географических открытий. И с этого момента принцип свободного моря превратился в девиз англи­чан: «Правь, Британия, морями!»

Некоторые читатели могут подумать, что мы чересчур укло­нились от темы. Но это только кажется. История открытия и ис­следования Океании представляет собой часть европейской исто­рии и в отрыве от нее остается всего-навсего собранием интересных, занимательных и на первый взгляд не связанных ме­жду собой эпизодов.

Настал момент, когда следует еще раз вспомнить имя героя предшествующей главы-Джорджа Ансона, вернее, лорда Ансо- на, поскольку ему суждено было носить этот титул. После его возвращения в Англию адмиралтейство, остававшееся аристо­кратической организацией, двери которой были закрыты для лиц третьего сословия, предложило ему чин контр-адмирала. Но Ан- сон, успешно завершивший кругосветное плавание, отверг это предложение, поскольку в свое время адмиралтейские лорды от­клонили его просьбу о повышении по службе. Ситуация в корне изменилась в апреле 1745 года, когда Ансон стал членом адми­ралтейства, руководимого герцогом Бедфордским. Год спустя он был уже вице-адмиралом. В этом чине, вероятно, будучи первым лордом адмиралтейства (1751-1756 и вновь с 1757), Джордж Ан­сон приступил к реорганизации и демократизации британского военно-морского флота.

Лорд Ансон умер в 1762 году, будучи одним из самых бо­гатых людей Англии. Ведь достаточно вспомнить о тех сокрови­щах, которые были доставлены им на «Центурионе». Он не до­жил до того момента, когда коммодор Джон Байрон (1723-1786) отправился в плавание, повторявшее его путь. В прошлом Бай­рон служил кадетом на корабле «Вейджер», разбившемся о скалы у южных берегов Чили, а затем принимал участие в кру­госветном плавании Ансона. Его описание страданий и злоклю­чений, пережитых после кораблекрушения, относится к числу весьма волнующих свидетельств о такого рода катастрофах. Рас­сказ очевидца написан весьма оригинально. Это позволяет пред­положить, что способность к оригинальности изложения пережи­того явилась впоследствии источником поэтического таланта его внука. Сейчас не место описывать голод, безрассудство и смяте­ние, царившие среди тех, кто остался в живых, а также случаи убийств. Часть переживших кораблекрушение пересекла в откры­той парусной лодке Магелланов пролив и вышла в Атлантиче­ский ркеан. Через четыре месяца эти люди попали в Монтевидео, но более половины из них погибли в пути. Джон Байрон и не­

сколько его спутников пробирались вдоль берега до тех пор, по­ка не вышли к острову Чилоэ. Все это время они питались мол­люсками, кореньями и водорослями. Случалось, что ели даже свою обувь. Крайне истощенные, оборванные и покрытые насе­комыми британцы с помощью местных жителей добрались нако­нец до Чилоэ, где «человеколюбивый» отец ордена иезуитов «по­заботился» об этих несчастных и об их часах, представлявших большую ценность, а потом бросил всех их в тюрьму. Когда Байрон осенью 1745 года прибыл в Англию, из тех, чью отвагу и мужество могло бы вознаградить адмиралтейство, в живых практически не осталось никого.

В 1764 году, через год после окончания этой войны, адмирал­тейство поставило перед Байроном задачу найти проходы к Ти­хому океану. Несомненно, лорды думали о будущих опорных пунктах, когда требовали от Байрона, чтобы тот сначала иссле­довал «Землю Пепис», якобы открытую Амброузом Коули, а за­тем направил корабль к Фолклендским островам. Кроме того, ему поручались поиски материка, который, как считалось, дол­жен находиться в южной части Атлантики, где-то между мысом Доброй Надежды и Магеллановым проливом, «в области судо­ходных широт и климатических зон, вполне подходящих для производства товаров». Инструкции разъясняли эту формулиров­ку, уточняя, что имеется в виду район океана, расположенный между тридцать третьим и пятьдесят третьим градусами южной широты, то есть поиск надлежало вести в атлантической части предполагаемой Южной Земли. Затем Джон Байрон должен был направить корабли в Тихий океан, посетить «Новый Альбион» Фрэнсиса Дрейка - западное побережье Североамериканского континента-и, наконец, попытаться вернуться на родину Северо- Западным проходом. Открытие водного пути между Лабрадо­ром и Беринговым проливом было сокровенной мечтой того времени. В 1745 году парламент даже принял решение выплатить премию в размере двадцати тысяч фунтов стерлингов пер­вооткрывателю этого прохода, но при условии, что им окажется британец. На случай, если этим водным путем корабли не смогут пройти, Британское адмиралтейство предоставляло Байрону пра­во вернуться в Англию, обогнув мыс Доброй Надежды.

2 июля 1764 года, ровно через двадцать лет после возвраще­ния Ансона, фрегат «Дельфин», подводная часть корпуса которо­го была обита медными листами, и шлюп «Тамар» покинули Плимут. Кораблями, экипаж которых насчитывал триста пять человек, командовал Джон Байрон. Согласно официальному со­общению, корабли взяли курс на Ост-Индию.

вого лорда адмиралтейства с его склонностью к демократизму возник еще и по другому поводу: считалось, что моряк может использовать великодушно предоставляемую ему возможность отказаться от продолжения плавания и возвратиться домой на встречном корабле, держащем курс к родным берегам. (Не ис­ключено, правда, что этот великодушный жест был, скорее всего, порожден отечественной патриотической историографией.) Одна­ко наличие на борту тщательно продуманных запасов вещевого довольствия, опреснительной установки и большой массы «буль­онных пирогов»-своего рода крупных бульонных кубиков из мясного экстракта и костяной муки-указывало на то, что адми­ралтейство начало проявлять больше заботы о благополучии подданных его величества, находящихся в плавании.

В ноябре, перед тем как отправиться на поиски «Земли Пе- пис», экспедиция запаслась питьевой водой, мясом и рыбой в Пуэрто-Десеадо, в Патагонии. Очень скоро суровые погодные условия вынудили Джона Байрона зайти в Магелланов пролив, где в Порт-Фэмине (гавани «Голодной Смерти» Кавендиша), ме­стечке, в котором Педро Сармьенто де Гамбоа сто восемьдесят лет назад построил форт, он в изобилии нашел пресную воду, дрова и провизию. Наиболее спорным событием во время посе­щения Патагонии явилась встреча с «великанами», о которых уже писал Пигафетта. Байрон не измерял их рост, но утверждал, что они намного выше его, а его рост был больше ста восьмиде­сяти сантиметров. Относительно исследовательской деятельно­сти Джона Байрона разногласий нет: он не был склонен к тому, чтобы в условиях тяжелого и весьма утомительного лавирования среди неведомых берегов тщательно наносить их на карту, взби­раться на горы или отлавливать диковинных животных. Хотя в начале 1765 года он нанес на карту часть Фолклендских остро­вов^[LXXIV], захватил их и сделал правильный вывод о том, что они и есть «Земля Пепис», надо сказать, что исследование им юго-за­падной части Атлантического океана оставляло желать лучшего. Он не заметил того, что за год до него французы уже основали на Фолклендах поселение, и его совершенно не интересовали по­иски «континентов или островов», сведения о существовании ко­торых с нетерпением ждало адмиралтейство. Вместо этого он повернул обратно к Магелланову проливу и через семь недель тяжелого, трудного и опасного плавания, 9 апреля 1765 года, вы­шел в Тихий океан. Там на его корабли обрушились встречные западные ветры, которые сорвали задуманный им ранее поиск таинственной «земли» Эдварда Девиса. В конце концов Байрон принял решение проникнуть в Тихий океан в северо-западном на­правлении и исследовать ту его область, где, как предполагалось,

находились Соломоновы острова.

Именно этим курсом британцы, как и их предшественники, вышли к островам Туамоту. 7 июня впередсмотрящие обнаружи­ли два небольших, поросших пальмами островка. Джон Байрон хотел было высадиться на них, чтобы как-то подкрепить осла­бевшую от цинги команду, но жители островов оказались не очень-то гостеприимными. Кроме того, матросы не смогли най­ти вблизи островов ни одной подходящей якорной стоянки. Бай­рон назвал их островами Разочарования. И до сих пор острова Напука и Тепото на северо-востоке архипелага Туамоту носят это название. Через два дня англичане силой и ценой жизни двух или трех местных жителей высадились на лежащем к западу атолле Такапото. Несмотря на это, им очень быстро удалось вы­менять у островитян фрукты, а также осмотреть необычные, бро­сившиеся в глаза вещи: часть руля и какие-то металлические предметы, по-видимому останки корабля «Африкансхе Галей», которым командовал Роггевен. Плывя дальше к западу, бри­танцы открыли несколько атоллов из группы островов Токелау, изумительный вид которых заставил Байрона предположить, что корабли подошли к Соломоновым островам. Но большие глу­бины и бушующий вокруг атоллов прибой помешали ему войти в этот земной рай. Поэтому он продолжил плавание вдоль се­верных берегов архипелага Токелау и в итоге пришел к выводу, что Соломоновы острова не что иное, как призрак. Это про­изошло вскоре после того, как корабли удалились на десять градусов долготы от той точки, которая была нанесена на карту.

По-видимому, на этом Джон Байрон счел свою тихоокеан­скую миссию завершенной. Когда запасы питьевой воды начали подходить к концу, его ближайшей целью стал Тиниан, остров в группе Марианских островов, на которых уже побывал его предшественник Джордж Ансон. То, что Байрону по пути туда удалось сделать еще несколько открытий, оказалось простой слу­чайностью. 2 июля корабли приблизились к небольшому, подни­мавшемуся всего на несколько метров над водой островку, по­крытому густой растительностью и сложенному из кораллового известняка. Байрону представилось вполне уместным назвать его своим именем. Это был остров Нукунау, а возможно, и Таби- теуэа или Беру в архипелаге Гилберта. И вновь моряки напрасно искали удобное место для якорной стоянки. Сотни островитян поспешили на своих лодках к кораблям, но в руки моряков попа­ло лишь небольшое количество столь желанных кокосовых оре­хов. Дело в том, что островитяне, одежду которых составляли лишь украшения из раковин, полностью посвятили себя деятель­ности, которую в каком-либо другом месте следовало бы на­звать «искусством набивать карманы». Вокруг ревел прибой, а оружие местных жителей было утыкано акульими зубами. Эти обстоятельства вынудили британцев отказаться от намерения высадиться на берег в шлюпках, и они направили корабли к Ти­ниану. О лугах этого острова, покрытых сочной травой, и о пасу­щихся на них коровах, цвета белее белого молока, заманчиво и соблазнительно рассказывал Джордж Ансон. Но действитель­

Воин с одного из островов архипелага Гилберта: копье утыкано акульими зубами, шлем изготовлен из кожи рыбы-еж, а одежда - из волокон кокосовой пальмы. Иллюстрация XIX века

ность оказалась несколько иной: давящая, парализующая жара, тучи мошкары, превращающей жизнь человека в сплошную му­ку, и густой кустарник, в котором прячутся животные. Больные цингой и страдающие лихорадкой люди (среди них был и Джон Байрон) вынуждены были еще в течение долгих девяти недель переносить мучительное плавание.

Экспедиция посетила голландские владения в Индонезии, чтобы заменить никудышное продовольствие на что-то более пригодное в пищу: «Наши говядина и свинина отчаянно смерде­ли, а хлеб протух и кишмя кишел червями». Последнее обстоя­тельство наряду с непрекращающимися болезнями, по-видимо- му, было одной из причин гой странной спешки, в которой Байрон пересекал Южное море. И все же его смелое предприятие оказалось роковым лишь для немногих моряков. Позднее он по­зволял себе хвастать тем, что, если бы эти люди остались дома, их умерло бы гораздо больше. Спустя двадцать два месяца, 9 мая 1766 года, «Дельфин» бросил якорь у берегов Великобри-

тании, а «Тамар» из-за поврежденного руля попал в Вест-Индию, к Антигуа.

По сегодняшним меркам кругосветное путешествие Байрона было всего лишь рекордным по краткости плаванием. Но Бри­танскому адмиралтейству оно представлялось достаточно важным. По его указанию в отчете о плавании, вышедшем в свет в 1767 году, ничего не говорилось о местонахождении вновь от­крытых групп островов. В Париже и Мадриде известие о круго­светном плавании Байрона вызвало большое неудовольствие. Од­нако проникновению англичан в Южное море уже нельзя было помешать. В 1762 году они разорили Манилу. Созданный в 1765 году близ Порт-Эгмонта на Фолклендских островах опорный пункт обеспечивал им свободный доступ в Южное море с восто­ка. Что касается Южной Земли, то они намеревались продви­гаться к ней более энергично. Уже через месяц после возвраще­ния Байрона на родину руководителем новой экспедиции в Ти­хий океан был назначен капитан Сэмюел Уоллис (1728-1795). Полученные им инструкции гораздо более определенно указыва­ли цель плавания, чем предписания, врученные Джону Байрону. «Имеются основания полагать, что в южном полушарии между мысом Горн и Новой Зеландией на судоходных широтах и в кли­матических зонах, пригодных для производства товаров, могут быть найдены земли или обширные острова... Вам надлежит... на «Дельфине» и «Своллоу» плыть, обогнув мыс Горн или прой­дя через Магелланов пролив, как вам покажется наиболее удобным, и от мыса Горн двигаться вперед до сотого или сто двадцатого градуса восточной долготы, придерживаясь, по-воз- можности, наиболее высоких широт, с тем чтобы вести поиск земли или островов, которые должны быть в той части южного полушария». Упоминавшимся выше кораблем «Своллоу» коман­довал Филипп Картерет, опытный и осторожный, как и Уоллис, мореплаватель, во время экспедиции обнаруживший способно­сти, которые, вне всякого сомнения, позволили бы ему вписать большую главу в историю тихоокеанских открытий, если бы об­стоятельства оказались к нему более благосклонными. «Свол­лоу» плавал по волнам уже тридцать лет. Переводчик, перево­дивший отчет Картерета о плавании на немецкий язык, точно охарактеризовал состояние корабля: «Он (Картерет) сопоставил силы корабля с его предназначением, и ему стало страшно как от одного, так и от другого».

Оба корабля вышли из Плимута 22 августа 1766 года. В сере­дине декабря они были уже в Магеллановом проливе, а 26 дека­бря в Порт-Фэмине, где «Своллоу» надлежало заменить на фре­гат, базировавшийся на Фолклендских островах, но их встреча не состоялась. Картерет запросил у своего командира разрешения вернуться в Англию, поскольку уже в Атлантическом океане из- за скверных парусных характеристик корабля плавание суще­ственно затянулось. К досаде Картерета и к счастью для геогра­фической науки, Уоллис предоставил ему право выбора: продолжать плавание совместно или же самостоятельно на «Своллоу», но не позволил отказаться от участия в экспедиции. Картерет выбрал второй вариант. В апреле 1767 года, через во­

семьдесят два дня после выхода из Порт-Фэмина, «Дельфин» на глазах у Филиппа Картерета исчез в просторах Тихого океана^[LXXV]. Обоим капитанам это, видимо, было некстати. И опять в худ­шем положении оказался Картерет, который на протяжении из­нуряющего, выматывающего все силы и необычайно продолжи­тельного плавания через Магелланов пролив указывал Уоллису путь, непрерывно измеряя лотом глубину, поскольку «Дельфин» увез с собой не только все товары для обмена, но и большую часть запасов предметов первой необходимости.

Вначале посмотрим, как проходило плавание Сэмюела Уол­лиса. Ветры, господствующие в южной части Тихого океана, за­ставили его, как, впрочем, и всех тех, кто бывал здесь прежде, держать курс на северо-запад или север. Именно это обстоятель­ство вынудило корабль уйти далеко в сторону от тех областей, которые Уоллису надлежало исследовать в соответствии с полу­ченными предписаниями. Идя чуть южнее пути, выбранного Бай­роном, он взял курс на запад. 6 июня корабль находился уже вблизи двух островов из архипелага Туамоту-острова Троицы (Пинаки) и острова Королевы Шарлотты (Нукутаваке). Так как не удалось найти места, пригодного для якорной стоянки, «Дель­фин» четыре дня лавировал между атоллами. В это время члены команды, пересев в шлюпки, выменяли у местных жителей, на­строенных весьма миролюбиво, кокосовые орехи, фрукты и пить­евую воду. Команда очень нуждалась в витаминах, поскольку, несмотря на включение в рацион большого количества солода, квашеной капусты и «бульонных пирогов», участились случаи за­болевания цингой. Достойно внимания то обстоятельство, что Уоллис уделял исключительное внимание организации разно­образного питания и всячески заботился о поддержании нор­мальных гигиенических условий на борту корабля. Подвесные койки, если позволяла погода, в обязательном порядке проветри­вались, а жилые палубы драились с уксусом. Впрочем, и неко­торые правила, установленные Уоллисом с целью регулирования поведения команды корабля на островах Южного моря, тоже были для того времени новшеством. Многие поступки Уоллиса впоследствии оказали влияние на Джеймса Кука. Свое пребыва­ние на островах англичане завершили церемонией поднятия фла­га, в результате которой они стали хозяевами этих островов. Новые подданные Георга III не остались безучастными к этому событию, так как капитан заставил их войти в состав Британ­ской империи не с пустыми руками. Они получили взамен то­поры, гвозди, бутылки и монеты «в качестве платы за то беспо­койство, которое мы им готовим».

Плывя дальше в западном направлении, Уоллис открыл еще множество атоллов из группы островов Туамоту, но не нашел никакой возможности высадиться на них. Самое крупное откры­тие-открытие острова Таити-он совершил 18 июня 1767 года. «На эту землю открывается столь прекрасный и сказочный вид, что трудно представить себе что-либо подобное. Непосредствен­но на побережье местность равнинная, усаженная всевозможны-

ми фруктовыми деревьями и кокосовыми пальмами. Между де­ревьями расположены хижины местных жителей, состоящие всего-навсего из одной крыши и издали чем-то напоминающие длинные сараи. В глубине острова, примерно в трех километрах от берега, равнина кончается. К ней примыкают высокие горы, покрытые зеленью. С самых высоких вершин по крутым склонам несутся мощные водные потоки, впадающие в море». Так не­сколько скупо описывает Уоллис сложенные базальтами горные хребты на Таити, высота которых достигает двух тысяч метров. Почву острова составляет краснозем, и лишь в глубоких ущельях лежит темный перегной. В горах множество озер, вода которых переливается всеми цветами радуги. Ручьи, как правило, полно­водны и протекают по тенистым лесам и пальмовым рощам прибрежной равнины.

Сражение во время высадки Уоллиса на Таити. Гравюра того времени

Первые встречи с местными жителями не обошлись без кон­фликтов. Утром 19 июня Уоллис увидел, что корабль окружен сотней лодок. Стройные и очень смуглые люди, сидевшие в них, в конце концов прониклись доверием к англичанам и тоже заве­рили их в своем миролюбии. Но первому же островитянину, под­нявшемуся на корабль, был оказан отнюдь не деликатный при­ем: находившаяся на палубе коза вдруг ни с того ни с сего бросилась на молодого человека и атаковала его сзади, так что он и прибывшие вместе с ним в панике бросились врассыпную.

Сцена из таитянской жизни. Гравюра XVIII века

Вскоре островитяне и матросы вновь сошлись между собой, правда, на этот раз без козы, но радостное настроение британцев быстро улетучилось. Чтобы как-то удовлетворить просьбы и же­лания местных жителей, команда корабля раздала им самые раз­нообразные вещи и предметы. Затем Уоллис распорядился вы­стрелить из девятифунтового орудия, дабы «внушить индейцам благоговение перед собой». В ответ таитяне обрушили на «Дель­фин» град камней. В результате один островитянин был убит и несколько ранены. Прошла целая неделя, прежде чем англича­не и жители Таити вновь смогли заключить мир.

К чести Уоллиса следует заметить, что он никогда не прово­цировал подобных стычек. Скорее, бросавшееся в глаза физиче­ское истощение членов его команды соблазняло жителей острова к попыткам применить силу и при случае завладеть собствен­ностью чужеземцев. Впрочем, не было недостатка и в друже­ственных жестах. Когда возвратилась шлюпка, команда которой занималась поисками места, пригодного для якорной стоянки, Уоллис записал: «Наши люди рассказали, что индейцы активно склоняли их остаться вместе с ними на суше. На пологий мор­ской берег спустились даже женщины, которые разделись донага и пытались соблазнить моряков многочисленными распутными жестами и позами. Но наши люди на этот раз оказались доста­точно сильными, чтобы не поддаться соблазну». Через два дня, 23 июня, «Дельфин» бросил якорь в бухте Матаваи. Позднее Джеймс Кук и Блай тоже предпочитали использовать для якор­ной стоянки этот природный уголок, расположенный в северо-за­

падной части Таити. Из всех офицеров только Тобайас Фюрно оказался в состоянии сойти на берег и от имени короля Георга III вступить во владение островом, который по желанию Уолли­са должен был быть назван островом Георга III. Но последую­щее поведение представителей Великобритании привело к тому, что таитяне выказали свою антипатию к королю градом камней (предвосхитив тем самым аналогичные действия английских бур­жуа, последовавшие несколько позднее)^[LXXVI]. Это случилось 24 июня, когда созерцание морской армады, насчитывавшей около трех­сот лодок с почти двумя тысячами воинов в них, начало надо­едать тяжело заболевшему Уоллису: «К моему большому неудо­вольствию, я видел, что они, кажется, были готовы скорее воевать, чем вести переговоры, хотя в лодках у них ничего, кро­ме большого количества камней, не было». Подобное замечание наглядно демонстрирует ту сдержанную манеру, которую стара­лись использовать англичане для передачи неприятного положе­ния вещей. На самом же деле произошло настоящее морское сражение. Таитяне использовали пращи и камни, англичане-ору­дия и шрапнель. Островитянам, впрочем, удалось избежать чересчур печального знакомства с европейским оружием: они бе­жали сразу после того, как опытный канонир с первого же вы­стрела попал в лодку их вождя. Через два дня они еще раз попы­тались с суши и с моря добиться военного счастья, но и на сей раз их поражение было неизбежным.

Это были последние проявления враждебного отношения друг к другу. В течение последующих четырех недель спокойный торговый обмен определял общий ход событий, а обоюдные страсти между двумя персонами впредь ограничивались лишь такими выяснениями отношений, заниматься которыми гораздо лучше, находясь подальше от грохочущих орудий. Из-за болезни Уоллис не сразу узнал, что команда его корабля уже длительное время наслаждается яблоками, которые дочери таитянской Евы до этого совершенно недвусмысленно предлагали команде шлюпки (о ней мы упоминали выше): «Когда я наконец об этом узнал, меня больше не удивляло, что над кораблем нависла опас­ность оказаться полностью разрушенным. Ведь речь шла о гвоз­дях и металлических предметах, которые скрепляют корабль, не давая ему распадаться на части. А раньше я напрасно ломал себе голову над тем, чтобы узнать, для чего, собственно, им понадо­бились эти гвозди?» Как оказалось, жители острова, до сих пор имевшие дело лишь с каменными топорами и ножами, изготов­ленными из створок раковин, сразу же по достоинству оценили железные предметы. И если на первых порах они за небольшое количество гвоздей отдавали свинью или даже целую кучу раз­нообразной птицы, то скрытное поведение матросов, которые тайком передавали им гвозди, очень скоро вызвало суще­ственный рост цен. Поэтому Уоллис, проявлявший заботу о со­стоянии корабля и провизии, вынужден был выпороть несколько человек, уличенных в краже гвоздей. Напротив, таитяне, не-

Деревянная фигурка с острова Таити

Рукоятка опахала с острова Таити

чистые на руку, не доставляли ему больше никаких хлопот, по­скольку опасались мести со стороны чужаков. В свою очередь островитяне накапливали неприятный для себя опыт не только во время прямых стычек с матросами. Они стали очевидцами то­го, как судовой лекарь одним выстрелом подстрелил сразу трех уток. А вскоре им пришлось наблюдать и вовсе диковинную кар­тину: один из членов экипажа спокойно и неторопливо снял с се­бя скальп. Ведь таитяне не были знакомы с дробью и никогда не видели париков. Что, кроме ужаса, могли внушать им такие противники?

Престиж англичан поднялся еще выше, когда И июля на борт корабля поднялась пышнотелая красавица, «королева» Пу- реа, которой, по мнению Уоллиса, было около сорока пяти лет. Капитан одарил импозантную даму плащом из голубой ткани, зеркалом и пестрыми стеклянными бусинками. Он не отклонил ответного приглашения и был принят ею в одной из тех по­строек, которые можно было повсюду встретить в Океании и ко­торые использовались в качестве культовых сооружений, мест для собраний или помещений для взрослых мужчин. Высота этих свайных построек достигала почти десяти метров, ширина-две­надцати, а длина-почти ста метров. Для все еще хворавшего Уоллиса это была утомительная аудиенция. Обеспокоенная Пу- реа заставила четырех женщин сделать ему массаж, хотя он и противился этому. При возвращении на корабль Уоллис был уже не в состоянии передвигать ноги, поэтому «королева» выну­ждена была проявить материнскую заботу и приказала своим людям переносить его через лужи и неровности дороги. Этой ле­чебной процедурой позднее пользовался не без успеха и Джеймс Кук.

Двум не слишком продолжительным экспедициям, которые возглавлялись Тобайасом Фюрно и Джоном Гором, предстояло в какой-то мере обогатить знания европейцев об острове. Они нашли землю исключительно плодородной, а территорию-гу­стонаселенной. В благодарность за оказанный им дружественный прием Гор посадил на острове косточки сливы, персика, вишни, лимона и апельсина. (Очень скоро ему представилась возмож­ность посмотреть на результаты приложенных им усилий.) После того как команда корабля поправила свое здоровье, отдохнула и пополнила запасы провизии, людям практически ничего боль­ше не оставалось делать. И даже обильные слезы, пролитые «ко­ролевой» Пуреа, были не в состоянии задержать отплытие Уол­лиса. 27 июля «Дельфин» покинул бухту Матаваи. Капитан довольно точно-семнадцать с половиной градусов южной ши­роты и сто пятьдесят градусов западной долготы-указал ее ме­стоположение. Впоследствии это позволило другим мореплавате­лям без особого труда находить путь к острову Таити^[LXXVII].

В завершающей части своих заметок Уоллис описал внешний

облик жителей острова, их обычай украшать свои бедра татуи­ровкой, а также набедренные повязки из тапы и высказал мне­ние, что они «крепкие, воспитанные, веселые и достойные люди... Как правило, они брюнеты, но среди них можно увидеть и шате­нов, и рыжих, и даже обладателей волос, цветом и мягкостью на­поминающих лен... Женщины, если брать в целом, миловидны, а некоторые из них просто необычайно красивы». Эти слова Уоллиса вновь принесли в Европу весть о «благородных дика­рях», о людях, которые живут, по-видимому, беззаботно и нахо­дятся в полной гармонии с райской природой. Буржуазные ученые и деятели искусства были охвачены благородным жела­нием видеть человека, свободного от оков, навязанных ему фео­дализмом и абсолютизмом, и жадно восприняли эту весть, по­скольку находились в вечном поиске новых идеалов. Солнце романтики Южного моря вновь высоко поднялось над тихо­океанским горизонтом. Его живительные лучи проникли в го­стиные европейских поэтов, и в 1779 году на свет появилась по­эма Джеральда Фицджеральда «Обиженные островитяне», в которой поэт заставил Пуреа сетовать на то, что родная сторо­на, так похожая на рай, стала ей чужой, так как ее грызет тоска по Уоллису.

Нам представляется довольно сомнительным, что капитана Сэмюела Уоллиса беспокоили любовные томления, пока он про­должал свое исследовательское плавание. Впрочем, загадкой для нас остается и то, почему он не приступил к поиску континента, который команда корабля якобы увидела 17 июня далеко к югу от курса, которым шел «Дельфин». Даже адмиралтейство позже порицало его за это упущение. Вместо этого Уоллис повернул на запад, и здесь счастье первооткрывателя вновь улыбнулось ему: он открыл еще несколько полинезийских островов, но ни один из них не исследовал так тщательно, как Таити. Находясь у одного из этих островов, относящегося к архипелагу Тонга и носящего легко запоминающееся название Ниуатопутапу (именно здесь островитяне однажды напали на матросов Схаутена и Ле-Мера), Уоллис принял решение возвратиться на родину. «Дельфин», ве­теран среди кораблей-первопроходцев Тихого океана, дал течь, его руль оказался поврежденным, а провизия кончалась. Так же как Ансон и Байрон, он выбрал путь через Тиниан и Батавию, куда корабль пришел в конце ноября. При подходе к порту больным оказался всего один член команды, но за время стоянки жертвами дизентерии и малярии стали многие члены экипажа.

Плавание «Дельфина» завершилось 20 мая 1768 года. Его ка­питан умер через двадцать семь лет, будучи «специальным упол­номоченным по военно-морскому флоту», чиновником Британ­ского адмиралтейства. За это время он так больше никогда и не увидел того острова, который, как он считал, был самым чу­десным местом в мире.

Теперь нам пора вернуться к Филиппу Картерету и его полу- развалившемуся кораблю «Своллоу», который уже тридцать лет бороздил воды морей и океанов и «годился разве что для кабо­тажного плавания». У Картерета было две возможности: либо спешно вернуться в Англию, либо испытать на себе судьбу «Ро­

бака», корабля, которым командовал Уильям Дампир. Но пого­ворка гласит: «Хороший моряк познается в плохую погоду». Правильность этого принципа можно будет проверить на протя­жении всей этой главы под разными углами зрения. Чтобы так или иначе преодолеть все недостатки корабля, Картерету прежде всего нужна была команда, готовая действовать в необычных ус­ловиях. И такая команда у него была. Правда, во время стоянки у островов Мадейра Картерету пришлось столкнуться с одной из тех попыток дезертирства, которые в тот период были частым явлением в британском военно-морском флоте. Девять матросов, раздевшись догола, попытались вплавь достичь берега. Однако сильный прибой помешал им, и не представило никакого труда поймать их всех прямо в «костюме Адама». Доставленные пред очи Картерета, они всячески отрицали вменявшуюся им вину в дезертирстве и утверждали, что просто хотели перед отправкой в столь неопределенное плавание еще раз как следует промочить свои глотки. Высказанное капитаном с большим юмором сомне­ние в их способности в пьяном состоянии приплыть обратно на корабль матросы сумели оценить по достоинству: ведь вместо того чтобы вести с ними подобные разговоры, он мог бы просто наказать каждого сотней-другой ударов плетью. Более того, они в течение всей «беседы», по-видимому, боялись, что он задаст им вопрос, действительно ли в портовых кабачках обслуживают со­вершенно голых гостей. В Магеллановом проливе, где не­ожиданно исчез в неизвестном направлении «Дельфин», капитан сумел пробудить у команды профессиональное честолюбие: хотя корабль Уоллиса обладает лучшими мореходными качествами, он, Филипп Картерет, тем не менее уверен в том, что на «Свол­лоу» находятся более стойкие и опытные матросы.

15 апреля 1767 года «Своллоу» вышел в Тихий океан и напра­вился к островам Хуан-Фернандес, где Филипп Картерет намере­вался запастись пресной водой, дровами и провизией. Но ко­рабль и команда оказались в таком бедственном положении, какое только и возможно на море, если не считать полной гибе­ли корабля. Нельзя было поставить даже самый небольшой па­рус, палуба постоянно находилась под волнами. Одним словом, это было не плавание, а агония, длившаяся почти три недели. Несмотря на то что все паруса оказались изорванными в клочья, рангоут поломанным, а руль поврежденным, корабль достиг на­меченной цели. Но тут команда, измученная тяжелейшим плава­нием, увидела, что остров Мас-а-Тьерра укреплен испанцами. Не­погода продолжала бушевать, и корабль взял курс на Мас-Афуэ- ру.^[LXXVIII] Но и здесь им не повезло. Крутые штормовые волны опрокидывали шлюпки. Пришлось повторить тот «виртуозный номер», который они уже пытались проделать у островов Ма­дейра. На этот раз радость была всеобщей: посланцы вернулись на корабль, каждый с бочонком воды на спине. Взяв небольшой запас питьевой воды и оставив наколотые дрова на берегу, Кар­терет в конце мая покинул Мас-Афуэру и направился на поиски

Остров Питкэрн

островов Сан-Амбросио и Сан-Феликс. Ему хотелось проверить, могут ли они в качестве британской базы противостоять испан­скому опорному пункту на Мас-а-Тьерре. Но найти эти неболь­шие островки не удалось. Несмотря на это, Картерет пришел к выводу, что они, по-видимому, являются частью той загадоч­ной земли, которую открыл Эдвард Девис.

И хотя постоянно накатывавшиеся с юга волны не подтвер­ждали близости континента, Картерет все же продолжал искать его в западном направлении. Эти усилия были вознаграждены очень незначительным, но позднее получившим всемирную из­вестность открытием. Вечером 2 июля гардемарин Роберт Пит­кэрн увидел небольшой, пустынный и труднодоступный клочок суши. Четверть века спустя Флетчер Крисчен вспомнил об этом открытии Картерета, и 23 января 1790 года здесь пошел ко дну охваченный пламенем корабль «Баунти».

Продвижению на юг мешали ветры. Поэтому «Своллоу» про­шел вдоль южной части архипелага Таумоту, минуя атолл Муру- роа и острова Дьюк-оф-Глостер-группу мелких, невысоких и не­обитаемых клочков суши, которые не могли ничего дать из того, о чем так страстно мечтала команда корабля, страдавшая от жажды и цинги. И вновь их не щадила непогода. Ко всем не­счастьям добавилось еще одно: в носу корабля обнаружилась течь. Картерет наконец принял решение идти в зону действия пассата и с его помощью добраться до одного из островов, на котором можно было бы вылечить больных и произвести необ­ходимый ремонт судна, прежде чем опять отправиться на поиски Южной Земли. Он повернул корабль на северо-запад и поплыл курсом, сходным с тем, которым в свое время следовали Схаутен и Ле-Мер. Но Картерет прошел мимо многочисленных архипела­гов, имевшихся в той области, так и не обнаружив ни один из

них! Незамеченными остались и Соломоновы острова, хотя в конце июля корабль оказался в той точке, которая указывала на карте их местонахождение. Положение на борту становилось все более критическим, хотя ливневые дожди до некоторой сте­пени облегчили муки, вызванные нехваткой пресной воды. Поло­вина команды болела цингой и не покидала коек. Да и сам Кар­терет был не в состоянии выполнять свои обязанности.

Наконец, утром 12 августа англичане увидели группу остро­вов, поросших лесом. Они пока еще не знали, что в поисках Со­ломоновых островов следовали за Менданьей и Киросом. Ко­манда посланной вперед шлюпки встретила «темнокожих, курчавых и абсолютно голых людей», которые тотчас же исчез­ли, как только англичане стали к ним приближаться. Лес дохо­дил до самого берега, поэтому, опасаясь засады, моряки на остров не высадились. На следующий день Картерет послал к берегу уже две шлюпки. Команда одной из них должна была позаботиться о пресной воде, другой - исследовать крупный остров, названный им Эгмонтом, по имени первого лорда адми­ралтейства^[LXXIX]. Матросы, посланные за водой, натолкнулись на трех островитян, которые убежали, пустив несколько стрел в чу­жеземцев. Команде второй шлюпки пришлось намного хуже. Вначале островитяне очень дружелюбно встретили моряков и проводили их в просторную, устланную плетеными циновками хижину. К несчастью, Картерет и его первый помощник были больны и не смогли принять участие в этой церемонии. Команду повел парусных дел мастер, который превратно истолковал ми­ролюбивые намерения хозяев. Он приказал срубить пальму, но островитяне воспротивились этому. А когда они стали собирать­ся в группы, он легкомысленно понадеялся на огневую мощь своих мушкетов. Чтобы вразумить этого человека, понадобилось немного времени. Очень скоро в него попали три стрелы, трое из его спутников также были тяжело ранены. Однако отсутствие питьевой воды вынудило моряков через два дня вновь высадить­ся на берег. Они открыли беспорядочную стрельбу из ружей по кустарнику на берегу, но в ответ посыпался град стрел. Картерет вынужден был отдать приказ стрелять из орудий. Парусных дел мастер и остальные тяжелораненые вскоре умерли. Ни у кого больше не возникало желания еще раз исследовать эту группу островов. А ведь о ней Картерет сказал: «Они, несомненно, те, которые испанцы назвали островами Санта-Крус». Густая расти­тельность, вулкан, темнокожие воинственные жители-все это со­впадало с описаниями Кироса. Вновь была найдена последняя гавань Менданьи.

Поскольку течь в носовой части так и не смогли полностью устранить, а местные жители проявили враждебность и не позво­лили пополнить запасы провизии, Картерет отказался от своих намерений еще раз направиться к югу. 18 августа он повернул корабль от островов Санта-Крус на северо-запад. Через два дня они приблизились к архипелагу, который никак не вписывался в тогдашние географические представления. Поэтому Картерет

Жители островов Адмиралтейства. Гравюра XIX века

решил, что находится в таком районе, где можно еще многое от­крыть, и никак не предполагал, что через два столетия после Менданьи он вновь открыл Соломоновы острова. На имевшихся на борту картах «Золотые острова» были показаны намного во­сточнее, то есть там, где экспедиция их безуспешно искала. И Картерет подумал, что еще ни один из европейцев не видел того, что суждено видеть им: высокие острова, поросшие деревь­ями, лодки, по форме напоминающие полумесяц и украшенные жемчугом, темнокожих гребцов с шапками курчавых волос. С местными жителями моряки встретились на небольшом островке Ндаи (Картерет назвал его в честь своего первого по­мощника островом Гоуера). Здесь команда хотела обменять гвозди на кокосовые орехи, но торговля шла с трудом. Англича­не решили по-своему кончить спор и захватили лодку, наполнен­ную желанными плодами. «Лодка, которую мы отобрали у ин­дейцев, была довольно большой и рассчитана на восемь-десять человек. Она была ловко связана из досок и украшена. На ней были нарисованы всевозможные фигурки, правда, живопись вы­полнена весьма грубо. Пазы законопачены какой-то замазкой, похожей на нашу смолу, но мне она показалась более прочной и стойкой. Люди вооружены луками, стрелами и копьями. Копья и стрелы заточены с помощью кремня. Люди много раз показы­вали на наши мушкеты и давали нам знаками понять, что они им знакомы».

Вскоре кокосовые орехи были съедены. Черви-древоточцы во-

Живопись на стене культовой постройки. Остров Новая Ирландия

всю потрудились над корпусом «Своллоу». Возникло опасение, что будут пропущены сроки северо-восточного муссона и тогда много месяцев придется ждать благоприятной погоды в индоне­зийских портах. Все это не позволило Картерету провести более тщательные исследования островов. В конце августа на горизон­те показались гористые берега Новой Британии, поросшие ле­сом. Сильное течение вынудило корабль зайти в залив Сент- Джордж. (Это название было дано ему Дампиром.) Здесь англи­чанам, наконец, удалось утолить свой голод улитками, кокосовы­ми орехами, нежными молодыми побегами пальм и произвести самый необходимый ремонт судна. В первую неделю сентября они подняли якорь, оставив после себя знак вступления во владе­ние: на высоком дереве была прибита свинцовая пластинка с надписью, о которой мы скоро вновь услышим. Сильное тече­ние, занесшее корабль в залив, и шторм препятствовали выходу Картерета в море. И как это поначалу ни было неприятно, но именно эти обстоятельства позволили сделать еще одно геогра­фическое открытие. Оказалось, что Новая Британия Дампира со­стоит из двух островов, разделенных проливом Сент-Джордж (часто его называют проливом Картерета). Северный остров ка­питан назвал Новой Ирландией^[LXXX].

Плавание не обошлось без новых приключений. Однажды ночью команде пришлось отражать атаки нескольких сотен во­инов, а на следующий день англичане напрасно добивались при­мирения: «Мы показали им все, что, с нашей точки зрения, мо­гло доставить им удовольствие, мы простирали навстречу им руки и приглашали их на борт корабля, но наше пантомимиче­ское красноречие не произвело на них никакого впечатления. Стоило им приблизиться к кораблю на дальность броска, как на нас начинал литься настоящий дождь из камней и дротиков, ко­торые, правда, не наносили нам никакого ущерба». Все это стало досаждать англичанам, и они прибегли к помощи мушкетов. Один меланезиец был убит, остальные поспешно бежали.

В середине сентября экспедиция достигла архипелага, состоя­щего из группы коралловых атоллов и высоких лесистых остро­вов. Мимо них однажды уже проплывали Схаутен и Ле-Мер. Знакомство с местными жителями, отличавшимися воин­ственным характером, не принесло ничего хорошего. Тем не ме­нее архипелаг получил весьма благозвучное название-острова Адмиралтейства, а архипелаг к западу от них-острова Ниниго.

Итак, отчаянное предприятие Филиппа Картерета и его спут­ников-плавание по Тихому океану-заканчивалось. На родину, в Англию, уже не вернется тридцать один человек. Но хождение по мукам продолжалось. Корабль направился вначале к Минда­нао, а затем к Целебесу (Сулавеси), где устойчивый юго-за­падный муссон вынудил Картерета на протяжении пяти месяцев вести праздную жизнь. Голландцы, стоявшие на страже своей ги­гантской «империи восточных пряностей», ревниво относились к представителям других стран. Англичан они встретили вра­ждебно. Только после того, как голландцам пригрозили поса­дить корабль на мель и силой получить доступ к пресной воде и провизии, выбивавшейся из сил команде разрешили, да и то под сильной охраной, сойти на сушу. Это произошло в декабре 1767 года. В июне 1768 года «Своллоу» бросил якорь в Батавии. Здесь днище корабля было заново обшито. Картерет не рискнул просто отремонтировать полусгнившую деревянную обшивку, так как опасался, что корабль развалится на части. К тому же голландские плотники в один голос уверяли его, что он никогда не доберется до Европы на этой куче трухлявых досок, весьма отдаленно напоминающих корабль. Трудно сказать, были ли Картерет и его спутники равнодушны к тем опасностям, что под­стерегали их в море, или за время своей одиссеи обрели такую уверенность в своих силах, но в данный момент они вполне осоз­нанно не боялись этих опасностей. В сентябре 1768 года, еще до наступления сезона северо-восточного муссона, корабль поднял паруса и поспешно покинул отравленную и зловонную «королеву восточных морей». Во время плавания к Капстаду^[LXXXI] умерло еще семь человек. Остальные больные выздоровели в течение шести­недельной стоянки в бухте Столовая.

20 марта 1769 года, через тридцать один месяц после того, как «Своллоу» покинул Англию, корабль бросил якорь на рейде

в Спитхеде. Его капитан и команда не только проявили редчай­шую силу воли, но и обогатили географию знаниями о распреде­лении суши и воды в Южном море, хоть и не сделали больше никаких сенсационных открытий. В течение всей остальной жиз­ни Картерет страдал от болезней, которые нажил во время пла­вания. Он умер в 1796 году. За два года до этого он еще раз тя­жело заболел и был вынужден уволиться со службы в чине контр-адмирала.

Во многих атласах пролив между островами Новая Ирландия и Новая Британия все еще называется проливом Сент-Джордж (Святого Георгия), а не проливом Картерета. Слишком большая честь для святого, поражающего змея, и слишком малая для му­жественного человека, верного своему долгу.