Специфика мифоритуальных практик символического конструирования постсоветской идентичности
После рассмотрения различных подходов к пониманию понятия и предметной области символической политики, а также места
государственных праздников в данной предметной области, на наш взгляд, представляется вполне целесообразным перейти к рассмотрению реализации символической политики на примере государственных праздничных дней в современной России, поскольку государственные праздники как «нестабильные символы» сочетают в себе вербальные, представляющие их идеологию (и лежащие в ее основе мифы), и невербальные элементы, отражающие их динамическую характеристику и выраженные в конкретных ритуальных практиках[369].
Государственные праздники играют значимую роль в конструировании современной российской идентичности, часто характеризуемой исследователями как «постсоветская идентичность».В отечественном научном дискурсе концепт «постсоветской идентичности» не имеет однозначной трактовки. Постсоветская идентичность интерпретируется исследователями как:
- «стагнирующая» идентичность», идеализация прошлого, роднящая советизм с постсоветизмом, «воспроизводящаяся ориентация на фантомы собственного прошлого»[370] [371] (или крайние формы ностальгической идентичности советского образца); - переходная идентичность, во многом негативная по характеру и 371 содержанию, построенная на элиминации «советскости» ; - конфликтная идентичность, отражающая период транзита от одной идентичности («советскости») к другой, качественно новой - российской[372]; - несформировавшаяся идентичность, которая соответствовала бы новому этапу развития страны, как результат завершившегося постсоветского периода[373]; - макрополитическая идентичность: дискурсивное поле постсоветской идентичности, отождествляется с конструированием ее макрополитических форм, предполагающих «наличие солидарности поверх границ, связанных с политическими и идеологическими предпочтениями»[374]; И. Во-первых, политическая идентичность им определяется как транзитная. Констатируется наличие кризиса советской политической идентичности, а также необходимость поиска новой концепции государства и общества, идеологической основы, «метанарратива», если использовать терминологию Г. Гилла. Во-вторых, процесс становления политической идентичности должен рассматриваться как совокупность длительных во времени символических практик, которые не сводятся только к деятельности элит по конструированию социальной идентичности во время электоральных циклов и в ходе конкуренции партийных программ и идеологий, а также программных выступлений их лидеров в рамках данных циклов. И в-третьих, постсоветская российская идентичность предполагает историческую смену нескольких модусов самоопределения гражданского населения страны, причем, они рассматриваются как альтернативные[375]. Аналитически выделяются следующие идентичности: советская политическая идентичность; «либеральная» идентичность, характеризуемая как негативная, поскольку она строилась на отрицании советского прошлого, но была слабо проработана в контексте применения либеральных принципов к российскому контексту; последняя альтернатива, качественно новая и иная, представляет собой синтез элементов до-советской, советской и постсоветской идентичности (однако, возникает вопрос, что представляет собой последняя - прим. автора), их адаптации к новым социальнополитическим реалиям[376]. Исследователи констатируют, что со времени распада Советского Союза, на территории постсоветских государств образовался так называемый «идеологический вакуум», который элиты стремительно пытались заполнить различными социально-политическими мифами, прежде всего, вызванными необходимостью участия в политической борьбе за власть[377]. Это связано с разрушением советского «метанарратива», о котором размышлял Г. В годы правления Б. Н. Ельцина политической элитой была осуществлена попытка создания либеральной мифологии, особой новой сакральной политической реальности современной постсоветской России, которая сопровождалась такими священными символическими атрибутами как российский флаг, гимн, Конституция, и набором церемониальных, ритуальных действий - послания федеральному собранию, новогодние поздравления, государственные праздничные дни и т.д. Однако, несмотря на активные попытки построения рыночной экономики и государства, основанного на либеральных принципах, найти жизнеспособную альтернативу сильному и яркому коммунистическому мифу не представилось возможным, что привело к утрате коллективной идентичности. Гилл приходит к выводу, что политические элиты современной России оказались не в состоянии предложить адекватную замену метанарративу, существовавшему в советские времена. Ключевая причина этой неспособности заключается в противоречивом отношении нынешней власти к предшествующему режиму. Таким образом, он утверждает, что легитимность нынешней российской власти находится под сомнением, так как она не в состоянии обеспечить людей адекватной мифологией, консолидирующей идеей, которая смогла бы лечь в основу современной российской идентичности и коллективного национального сознания. Любопытно, что именно распад метанарратива Г илл относит к главным причинам краха советской политической систем. Образовавшийся символический вакуум в постсоветской России, в свою очередь, теперь является угрозой легитимации нового властного режима. Наиболее острой проблемой, согласно Гиллу, является неспособность новых национальных лидеров предложить консолидирующие символы обществу. У Бориса Ельцина было наилучшее положение для того, создать новый метанарратив. По крайней мере, он мог бы разработать интеллектуальную инфраструктуру нового метанарратива на основе трех ключевых символов: независимость России, свобода российского народа и его процветание. Гилл считает, что В. Путин продолжил конструирование нового Российского метанарратива на основе тех же трех тем, но вышеназванные символы в его понимании должны были уже опираться на силу нации (как политическую, так и экономическую). Взгляд же Д. Медведева на метанарратив отличался от прежнего и в большей степени ставил больший акцент на демократических ценностях. Если следовать Гиллу, главной причиной, почему не удалось возникнуть новому метанарративу в современной России, является неспособность постсоветских лидеров предложить модель общего видения будущего России. Версии всех трех президентов основывались на одинаковых принципах, но нюансы и акценты, отличающие позиции каждого, сделали невозможным создание четкой и понятной для восприятия формы метанарратива. Невзирая на попытки сформировать новый метанарратив на трех вышеупомянутых символических принципах, общество застряло в ностальгическом восприятии советского прошлого, восприятии, которое подкрепляется символами и артефактами советской эпохи, нашедшими новую жизнь в России. Как пример Гилл приводит телевизионные шоу и советские фильмы, которые заняли большую часть эфирного времени в современной России. Яркую иллюстрацию подобных шоу и программ представляет телепередача «Достояние Республики», выходящая в эфир на Первом Канале, в которой не только воспроизводятся песни советских лет, но и свидетелями советской эпохи ведется повествование о прекрасных сторонах советской жизни, репрезентируются коллективные воспоминания той эпохи. Таким образом, новые формы восприятия прошлого, которые были антитетическими для советского времени, которые условно могут быть названы демократическим российским метанарративом, были перечеркнуты продуцируемыми просоветскими идеями, сохраняющимися в сознании русского народа. Как выход из сложившейся ситуации, Г. момент, а также для того, чтобы избежать ошибки, совершенные в прошлом»[378]. Роль в возникновении нового метанарратива, как считает Г илл, также сыграет смена постсоветских поколений, особенно тех, кто находится у власти, поскольку люди, рожденные в постсоветской России все меньше и меньше привязанными к прошлой политической системе и советской культуре. Выбор в проводимой политике идентичности властями был сделан в пользу синтеза элементов прошлого как опоры и источника легитимности для интеграции страны в качественно новое политическое целое. Особое значение приобретает при этом патриотическая компонента, активно используется историческая политика, актуализирующая смысловые и символические элементы патриотизма, идей и архетипов предшествующих исторических эпох. Наиболее отчетливо это прослеживается в ходе реализации символической политики государства посредством установления праздничных дней, которые задействуют ресурс прошлого и формируют определенные «политики памяти». Праздничные дни как часть символической политики являются важным элементом политического пространства любого государства. Эта точка зрения в отечественной науке не нова - ещё советские исследователи отмечали, что «праздники всегда были и остаются до сих пор важным средством формирования и утверждения общности, способствуют социализации человека»[379]. Таким образом, в связи с тем, что праздник уже сам по себе играет особую роль в структуре социального времени, поскольку его основной функцией является социокультурная интеграция общности людей, исследование праздничных дней, устанавливаемых государством, представляется нам весьма важным в контексте анализа политического курса того или иного государства. Приведём определение праздничных дней, данное в Большой советской энциклопедии: «Праздничные дни - дни, посвящённые выдающимся событиям или традиционным датам»[380]. Помимо данного определения, можно привести и некоторые определения праздника, собранные немецким историком М. Рольфом в одной из своих монографий[381]: «перерыв в повседневности»[382], стратегическое средство в социальной и политической борьбе[383]. Можно выделить несколько типов праздничных дней. Рассмотрим их на примере современной России. Так, первым типом праздничных дней являются дни воинской славы России, устанавливаемые «в ознаменование славных побед российских войск, которые сыграли решающую роль в истории России»[384]. Примером дня воинской славы России является 27 января — День снятия блокады Ленинграда (1944 г.), который в 2014 году по инициативе Законодательного собрания Санкт-Петербурга был переименован следующим образом «27 января - День полного освобождения Ленинграда от фашистской блокады - (1944 год)»[385]. Перечень дней воинской славы России представлен в ст. 1 федерального закона №32-ФЗ «О днях воинской славы и памятных датах России» от 13 марта 1995 г. В действующей редакции данного закона насчитывается семнадцать дней воинской славы России. Этот федеральный закон в ст. 1.1 включает перечисление и второго типа праздничных дней — памятных дат России, «связанных с важнейшими историческими событиями в жизни государства и общества»[386]. Примером памятной даты России является 25 января — День российского студенчества. В действующей редакции рассматриваемого закона насчитывается четырнадцать памятных дат России. К третьему типу праздничных дней относятся профессиональные праздники, устанавливаемые указами Президента Российской Федерации «в знак признания заслуг работников отраслей народного хозяйства и различных сфер деятельности»[387]. Примером профессионального праздника является 12 января — День работника прокуратуры Российской Федерации, установленный Указом Президента Российской Федерации №1329 «Об установлении Дня работника прокуратуры Российской Федерации» от 29 декабря 1995 г.[388]. В настоящее время существует 64 профессиональных праздника. Памятные дни — четвёртый тип праздничных дней — также устанавливаются указами Президента Российской Федерации «в честь значительных событий и знаменательных дат в мировой истории или истории России»[389]. Примером памятного дня является 21 января — День инженерных войск, установленный Указом Президента Российской Федерации №549 «Об установлении профессиональных праздников и памятных дней в Вооружённых силах Российской Федерации» от 31 мая 2006 г.[390]. В настоящее время существует двадцать памятных дней. Наконец, пятым, заключительным, типом праздничных дней являются нерабочие праздничные дни. В иерархии праздничных дней этот тип можно поставить на высшую ступень, поскольку только эти дни представляют собой дополнительные выходные дни, связанные с праздниками и предполагает возможность посещения гражданами общественно-значимых мероприятий, в том числе и политического характера, приуроченных к данным праздникам, т.е. их участие в публичных ритуалах и массовых празднествах. В настоящее время они перечислены в ст. 112 Трудового кодекса Российской Федерации[391]. Сейчас в России насчитывается четырнадцать нерабочих праздничных дней, а примером одного из таких дней является 23 февраля — День защитника Отечества. Тот факт, что государственные праздники являются одним из элементов символической политики, предполагает особое к ним внимание со стороны людей, ответственных за проведение политического курса. Именно поэтому столь важно исследовать данный аспект государственных праздничных дней. Нерабочие праздничные дни как элемент реализации символической политики в современной России в иерархии праздничных дней занимает высшую ступень, поскольку только эти дни представляют собой дополнительные выходные дни, связанные с праздниками, что предполагает возможность массового вовлечения граждан в участие в их праздновании. С 23 апреля 2012 г.[392] в России насчитывается четырнадцать нерабочих праздничных дней (Новогодние каникулы; Рождество Христово; День защитника Отечества; Международный женский день; Праздник Весны и Труда; День Победы; День России; День народного единства). Первое, что обращает на себя внимание при анализе нерабочих праздничных дней, - это их количество. За всю историю существования нормативно-правового акта, регулирующего количество и перечень нерабочих праздничных дней, - Кодекса законов о труде, преемником которого с 2002 г. стал Трудовой кодекс, - в нашей стране было от пяти (в 1930 - 1935 гг.) до двенадцати (в 2005 - 2012 гг.) нерабочих праздничных дней. Количество нерабочих праздничных дней в истории современной России только увеличивается: 1992 г. - восемь, 1993 г. - девять, 1994-2001 гг. - десять, 2002-2004 гг. - одиннадцать, 2005-2012 гг. - двенадцать. В 2013 году нерабочих праздничных дней стало четырнадцать. Это количество сохраняется и сегодня. Рассмотрим нерабочие праздничные дни с точки зрения реализации символической политики в современной России. Прежде всего, опираясь на упомянутую в первой главе исследования позицию О. Ю. Малиновой, согласно которой государство обладает возможностью навязывать поддерживаемые им способы интерпретации социальной реальности с помощью придания символам особого статуса, т. е. утверждения государственных праздников, исследуем, насколько эти праздники «усваиваются» россиянами. Один из лидеров в сфере изучения общественного мнения - «Левада- Центр» с 1998 г. проводит регулярный мониторинг важных для россиян праздников. Последнее исследование организация провела в первой половине 2015 года. Для более удобного восприятия приведём результаты данных исследований в виде таблицы: КАКИЕ ИЗ ПРАЗДНИКОВ ДЛЯ ВАС САМЫЕ ВАЖНЫЕ?393
Г осударственный праздник 1998 2000 2002 2004 2005 2010 2012 2014 2015 Новый год 82% 81% 79% 83% 81% 78% 81% 76% 80% День Победы 29% 34% 30% 29% 32% 36% 33% 36 42% Пасха 29% 32% 26% 23% 28% 31% 29% 33 27% Международный женский день 28% 23% 27% 20% 23% 18% 20% 18% 19%
393 День России // Левада-Центр. М. 2015. 8 июня. Режим доступа: http://www.levada.ru/08-06-2015/den-rossii (Дата обращения: 20.08.2015.)